Ксения Спынь - Дальний свет

— Бери сама, если хочешь! — Феликс швырнул ей конверт и вылетел на лестницу.

Китти посидела без движения около минуты, затем подняла конверт, вытащила деньги, пересчитала их и положила к себе. Конверт же начала тщательно и методично складывать пополам.

Рамишев остановил его возле самых дверей.

— Феликс, ты куда? — вид у него был растерянный и чего-то ради немного испуганный.

— Не трогай меня! — Феликс отдёрнул руку. Рамишев поспешно отступил, но смотрел всё так же растерянно.

— Но послушай, там же ливень и уже почти ночь. Куда ты собираешься идти сейчас?

— А что такое, Витик? — Феликс с ехидной улыбкой обернулся на него. — Хочешь сказать, если я сейчас не вернусь, для кого-то что-то изменится?

— Феликс, ну что ты такое говоришь…

— Какое кому дело, куда я!

Он толкнул дверь и вышел в потёмки.

Китти сложила конверт в маленький аккуратный квадратик, когда в комнату протиснулся Рамишев (Пурпоров остался стоять в дверях).

— Китти? — Рамишев неуверенно склонился к ней. — Что тут у вас произошло? Куда он пошёл?

Она ещё раз для надёжности продавила одну из сторон квадрата.

— Кажется, я не его личный надсмотрщик, чтоб ты меня спрашивал. Я не знаю, куда он пошёл.

— И всё-таки? — он присел рядом с кушеткой на корточки. — Китти, серьёзно, ты лучше его знаешь. Куда он мог скорее пойти сейчас?

Китти помолчала, раздумывая.

— Скорее всего, никуда в особенности. В случайно выбранном направлении.

— Это плохо, — Рамишев тревожно оглянулся на Пурпорова. Тот, по-прежнему стоя в дверях, кивнул:

— Как искать будем — сначала в сторону леса или города?

— Давай я к лесу, ты — к городу.

— Нет, наоборот…

— Оставьте его в покое, — громко прервала Китти. — Хочет пробежаться по окрестностям — пусть пробежится. Разве что заблудится немного на обратном пути.

Рамишев встал, присел с ней рядом на край кушетки.

— Китти, что всё-таки случилось? Из-за чего вот это всё?

— Мы даже ничего понять не успели, — подхватил Пурпоров.

— Что случилось… — задумчиво повторила Китти.

Он думал, пройдёт куда больше, будет идти всю ночь без конечного пункта, без направления — сквозь темноту, в поля, вдоль пустых трасс. Когда же чуть заметно забрезжит рассвет, он дойдёт туда, куда, наверно, теперь и хотелось: какое-нибудь хранимое в тайне от мира, давно позабытое всеми пристанище — последний и настоящий дом для тех, кто был изгнан обществом и самим временем. Если же нет — а более, чем вероятно, что нет — просто наткнётся на тех, кто положит конец путешествию. Серьёзно, раз все уже сдали всех, то и этих должно здесь быть предостаточно.

Не так сложно оказалось даже игнорировать дождь, пусть он и хлестал холодным душем. После нескольких минут Феликс наоборот приспособился радоваться ему: чем хуже, тем лучше, в конце концов. Но вот идти в потёмках по настоящему бездорожью… Да, тут он немного не рассчитал.

Уже просто двигаться здесь было куда трудней, чем по городу, где он мог безустанно шагать из края в край десятками улиц. Дойдя через размокшие поля до кромки дальнего леса (ну сколько, квартал-два по городским меркам), Феликс привалился к ближайшему стволу.

Только сейчас он понял, что совершенно вымотался.

Отдышавшись немного, он на чистом упрямстве прошёл ещё немного вглубь леса, но через две минуты был принуждён остановиться. Ещё несколько шагов — и он просто упадёт, а падать в сырые полусгнившие листья было противно.

Он постоял на месте, чтоб хоть чуть-чуть перевести дыхание, затем развернулся и медленно, понуро побрёл обратно.

Насквозь вымокший, с единственным желанием — забиться в какой-нибудь угол и вырубиться там без сновидений, он добрался до порога. В такой час, конечно, все уже спят. Что к лучшему: меньше всего ему сейчас нужны были свидетели.

Чуть выше по лестнице стоял Леон Пурпоров.

— Вернулся? — он спокойно кивнул Феликсу. — Молодец. Пойдём.

Наверно, это следовало опротестовать, но сил не хватало ни на протест, ни на то, чтоб поинтересоваться, куда, собственно, «пойдём». Поэтому когда Пурпоров жестом позвал в кухонную пристройку, Феликс просто поплёлся следом.

Они с Китти не пользовались этим помещением, и обычно тут было пусто и холодно. Теперь же откуда-то разливался жар, а на одиночной конфорке, включённой Пурпоровым, что-то тихо ворчало, и синеватый огонь лизал металлическое днище.

Феликс бухнулся на табурет у стола, опустил голову на руки. Закрывать глаза как-то уже не было смысла.