Тони Моррисон - Боже, храни мое дитя

В больницу Брайд ехать отказалась. Она вдруг почувствовала такой зверский голод, что даже рассердилась. Нет уж, сперва она быстренько примет ванну и поест, а потом пусть ее везут в очередную захудалую провинциальную больницу! А пока доктор Маски даст ей какое-нибудь обезболивающее…

– Ни в коем случае, – заявил Стив. – Сперва нужно разобраться с самым главным. И потом, у нас в распоряжении далеко не весь день.

Он подхватил Брайд на руки, отнес в грузовичок, втиснул на переднее сиденье между собой и доктором, и они поехали в больницу. Через два часа, когда они вдвоем со Стивом возвращались назад, Брайд была вынуждена признать, что благодаря умело наложенной повязке боль чувствуется не так сильно; разумеется, подействовали и таблетки, которые ей дали в больнице. Больница в городе Виски находилась напротив почты, через дорогу, а сама почта размещалась на первом этаже очаровательного голубого, как море, домика, обитого досками; там же, где и парикмахерская. Окна второго этажа были наглухо закрыты рекламой секонд-хенда. Как тут все странно устроено, думала Брайд, ожидая, что сейчас ее переправят в такую же странную, допотопную смотровую. И страшно удивилась, увидев первоклассное оборудование, не хуже, чем у того пластического хирурга, который ее оперировал.

Доктор Маски улыбнулся, заметив выражение ее лица, и сказал:

– Видите ли, у лесорубов, как и у солдат, бывают страшные ранения, прямо-таки ужасные, и тогда помощь необходимо оказать как можно быстрее. Так что оборудование в больнице должно быть самым лучшим.

После рентгена, внимательно рассмотрев снимок, доктор Маски сказал, что жить Брайд, безусловно, будет, однако понадобится, по крайней мере, месяц, чтобы ее нога окончательно зажила; может быть, даже месяца полтора.

– Тут еще и синдесмоз, – сообщил он своей абсолютно не сведущей в хирургии пациентке. – Ткани повреждены между большой и малой берцовыми костями. Возможно, потребуется хирургическое вмешательство… Впрочем, может, и обойдется, если вы будете меня слушаться.

Он зафиксировал ей голеностоп с помощью шин и пояснил, что гипс наложит, когда уменьшится опухоль. Для этого придется еще раз к нему приехать.

Итак, через час Брайд снова сидела в грузовике рядом с молчаливым Стивом, вытянув левую ногу под приборный щиток, насколько позволяли наложенные шины. Но когда Стив снова перенес ее в дом, она поняла, что от того утреннего приступа голода не осталось и следа, зато ее прямо-таки ошеломило отвратительное ощущение собственного немытого, пропахшего потом тела.

– Мне бы очень хотелось ванну принять. Если можно, конечно, – сказала она.

– А у нас и ванной-то нет, – улыбнулась Ивлин. – Пока что я тебя только губкой могу обтереть. А уж когда твоя нога поправится, тогда я и воды нагрею, и в корыте тебя вымою.

Умывальник на стене, под ним помойное ведро, уборная на улице, мытье в корыте, диван-развалюха с колючей обивкой – и все это на целый месяц? Брайд заплакала. Но утешать ее никто и не думал; Рейн и Ивлин продолжали спокойно накрывать на стол.

И лишь когда вся семья поела, Брайд согласилась, превозмогая смятение, принять тазик с холодной водой и хорошенько вымыла себе лицо и под мышками. После этого она настолько повеселела, что даже заулыбалась и с благодарностью приняла тарелку с едой, которую принесла Ивлин. Оказалось, что в духовке готовился не цыпленок, а перепелка, очень вкусная, с густой грибной подливкой. Брайд ела, и ей все больше становилось стыдно за то, что она так себя вела – все время то плакала, то ни с того ни с сего раздражалась и капризничала, как ребенок, не желая не только самой себе помочь, но и с должной благодарностью принять помощь других людей. Волей случая она попала в дом к этим людям, живущим самой простой, почти скудной жизнью, однако они ради нее готовы были буквально из кожи вон вылезти, причем без малейшего колебания и ничего не прося взамен. Однако, как это часто бывает, благодарность и смущение Брайд оказались недолговечны. «Все-таки при всем их благородстве они обращаются со мной, как с приблудной кошкой или собакой, которую пожалели, потому что у нее сломана лапка!» – думала Брайд. Насупившись, она некоторое время изучала собственные ногти, а потом спросила, нет ли у Ивлин маникюрного набора или хотя бы пилочки, а также какого-нибудь лака. Ивлин усмехнулась и молча показала ей свои руки. Ну еще бы! С такими руками, естественно, куда сподручней рубить щепу для растопки или сворачивать голову цыпленку, а не поднимать за тонкую ножку бокал с изысканным вином. «Да кто они такие, эти люди, – думала Брайд, – и откуда сюда пришли?» И ведь даже не спросили, как она оказалась в лесу и куда направлялась. Просто подобрали и стали о ней заботиться: показали врачу, накормили, устроили эвакуацию и ремонт машины. Она чувствовала себя как-то странно; не понимала, почему ее окружили такой заботой, не требуя платы, не выказывая ни капли осуждения, не проявляя даже мимолетного интереса по поводу того, кто она и куда ехала на своем «Ягуаре». Иногда у нее, правда, возникали нехорошие мысли: а что, если они что-то дурное задумали? Но день проходил за днем, а в доме царили все то же спокойствие и все та же несокрушимая скука. Иногда после ужина Стив и Ивлин усаживались снаружи перед домом и начинали петь песни «Биттлз» или Саймона и Гарфункеля. Запевал всегда Стив, перебирая струны гитары, а Ивлин подпевала ему слабеньким, глуховатым сопрано. Когда кто-то забывал слова или начинал фальшивить, пение прерывалось, и оба звонко смеялись.