Олег Кашин - Приморские партизаны

– Не проспи на работу! – Надя поцеловала Химича, и он проснулся, заворчал – чего так рано-то?

– У нас комиссия из Москвы, генерал сам в аэропорт поехал, все на ушах, страшное дело, сказали, быть на службе к восьми. Все, завтракай сам! – еще раз поцеловала и убежала.

Химич спрятался под одеялом, попробовал закрыть глаза – нет, все, уже проснулся, заново заснуть не получится. Комиссия, генерал – он старался не вникать в дела Надиной службы, чтобы не получилось так, будто он спит с ней, чтобы быть в курсе происходящего в областном управлении. Это было бы низко и нечестно.

Уже месяц вместе, кто бы мог подумать – тем вечером он был уверен, что просто склеил телочку, и когда они из клуба поехали в ресторан, и бычара на фейсконтроле сказал им, что Химича не пустит, потому что он в кроссовках, Надя показала корочку – пустили, посадили за стол у окна. Химич тогда сразу все понял, но не испугался и не рассердился, наоборот, смешно – вот девушка из УВД, а посмотришь на нее – да как будто и не из УВД. И Надя тогда, наверное, тоже что-то почувствовала, рассказывала больше о своем радийном прошлом, и о подругах, и о родителях, и когда разговор уперся в «ну а у тебя кто мама, папа?», Химич честно и весело ответил, что мама-то мама, обычная женщина, а папу вон убил мент, представляешь? И Надя заохала, расспрашивала о подробностях и, кажется, искренне обрадовалась, что все случилось не в ее дежурство, и не ей пришлось сочинять пресс-релиз об обезвреженном вооруженном преступнике. В общем, не было такого, чтобы он вскочил – ах, ты из ментовки? – и убежал, или чтобы она отвесила ему пощечину – да как ты смеешь так говорить о наших ребятах! Все взрослые люди, все все понимают, никто ни на кого не бросается. Приятный вечер, четвертый лонг-айленд. «А какую ты музыку любишь слушать?»

Первый минет прямо на пороге, и Химич остался у нее насовсем в тот же вечер. Утром оба ушли на работу, вечером опять встретились и уже не было вопроса «к тебе или ко мне», тем более что Химич сразу сказал, что живет с мамой. Вечером смотрели какое-то кино, и как-то оба исходили уже из того, что это не второе свидание, а просто они уже пара.

Пара, – сказал Химич вслух, нащупывая ногами тапочки, прошел, не умываясь, на кухню, включил кофемашину. Надя, конечно, хочет замуж, и правила игры, какими они были в представлении Химича, требуют этому сопротивляться, менять тему, когда она об этом заговорит, и Химичу стало вдруг противно, как бывало чаще всего, когда утром он обнаруживал рядом с собой какую-нибудь случайную знакомую или, что хуже, давнюю и добрую подругу. Нет, так не надо, лучше он сам сегодня же позовет Надю замуж – если, конечно, у нее в течение дня чего-нибудь не приключится. Если, допустим, та комиссия из Москвы ее заживо не съест – менты же, в конце концов, мало ли как там у них все устроено.

В романе Химича менты пришли к власти; то есть понятно, что они и так власть, но одно дело когда милиционер стоит на перекрестке и следит за порядком, и совсем другое – когда президент мент, и министры все менты, и депутаты, и губернаторы, и все на свете. Людям, конечно, нравится – менты же, порядок, закон, но что-то при этом не так.

Мент, даже хороший мент, типа Башлачева – он все равно мент, то есть смотрит на жизнь глазами оперативного работника, живет от операции к операции, сидит в засаде, даже если сидит в туалете, людей делит на подозреваемых и обвиняемых, к служебной иерархии относится как к боевому братству, да и вообще – живет на войне. Сам считает, что это война с преступностью, но на самом деле она просто со всеми остальными. Ведет незримый бой, потому что, как поется в корпоративном гимне, так назначено судьбой для нас с тобой, но незримый бой, бой, который виден только одному его участнику, очень часто оказывается самой обыкновенной шизофренией, которая прорывается однажды то стрельбой по покупателям в супермаркете, то отрубленной головой сослуживца, то планшетом, который ты засовываешь в рот случайному задержанному.

И вот менты пришли к власти, взялись за дело по-милицейски в самом хорошем смысле, переловили всех карманников и квартирных воров, на улицах стало спокойнее, и как бы все хорошо, все довольны, но дальнейшее-то тоже понятно – разобрались с карманниками, занялись бизнесменами, потому что в представлении ментов бизнесмены те же воры. Сначала мелкие, потом средние, потом крупные, и смотришь – уже и ларек во дворе принадлежит участковому, и бензоколонка за углом – начальнику РОВД, и заводом самым большим владеет уже милицейский генерал, и получается, что порядок уже и не вполне порядок, а просто новый беспорядок, в котором менты и вместо бизнесменов, и вместо бандитов, и даже вместо карманников, вообще вместо всех. И идут годы, менты богатеют и строят себе замки на Лазурном берегу, а на их место приходят новые менты, молодые, у которых уже даже на старте нет никаких идей по поводу порядка, они в менты идут не за порядком, а за деньгами и за властью, и общество становится феодальным, а менты – дворянами, помещиками, крепостниками, и если где-то в народной толще зреет что-то похожее на национально-освободительную борьбу, то такая борьба, конечно же, начнется с того, что какой-нибудь крепостной крестьянин однажды возьмет вилы и поднимет на них первого, которому не повезло, помещика-мента, – так фантазировал Химич, не замечая, что слишком какая-то реалистичная фантазия получается, никакой игры, чистый реализм.