Юрий Куранов: Приморские улицы

Когда город стоит на морском берегу среди ночи и я стою перед ним на песке, на ласковой кромке прибоя, я слышу, как в парке замирает оркестр, как гремят кастрюли на грузовых судах и повар выливает в море остатки супа; и как что–то важное рассказывает на площади городу репродуктор мужским голосом, и как танцуют пассажиры на ярко освещенном теплоходе, и как опускают железные ставни и на замок запирают магазины, и как невдалеке уходит спать на крышу молодая женщина и долго поет там какой–то счастливый томительный напев. И я сам ложусь на берегу и засыпаю (в этом давно мне знакомом городе) под аромат цветущих мандаринов.

Во сне я вижу этот город. Он стоит, как юноша, на морском берегу, надо мной, и покачивается от сладкой дремы, но не спит. Он прислушивается ко всей этой музыке, к тихому шелесту волн и к пению женщины. Он стоит в легкой куртке, в своей клетчатой кепке с небольшим козырьком и сонно потягивает сигарету. А я уже забыл, как его зовут, и вспомню только утром, когда проснусь. А сейчас я смотрю на него и в уме подбираю ему имя: Владивосток, Гавана, Бомбей, Александрия…

А он глядит на меня из–под своего маленького козырька, и ухмыляется знакомой улыбкой, и покачивается на ветру, будто тоже подбирает мне имя.

Над городом опадают платаны, и берег усыпан этими широкими листьями. И высокий, сверкающий прибой. Дышится легко. Прохладно. Люди сидят вдоль бульвара. Кто читает газету, кто смотрит в море, а кто просто о чем–то думает.

Прибой смывает с берега листья, но не уносит их в море, а только раскачивает.

И девушка купается у берега. Вернее, не купается, а стоит то по колено, то по грудь в прибое. Она стоит спиной к морю и все ждет, когда прибой смахнет с берега лист платана.

И тогда девушка бросается и ловит этот лист руками в шуме и в брызгах.

Девушка и старик сидят на скамейке. Девушка читает книгу, а старик что–то потихоньку напевает. Потом он вынимает из кармана газету, развертывает ее и тоже принимается читать.

Вдоль парка дует ветер, он то и дело вырывает газету из рук старика и бьет ее раскрытыми страницами в книгу, которую читает девушка.

— Папа! — говорит девушка.

— Подожди, — говорит старик.

Летят вдоль парка легкие осенние листья, а эти двое продолжают читать.

— Папа, ты мне мешаешь, — говорит наконец девушка.

— Ты мне тоже когда–то мешала, но я тебе ничего не говорил.

— Я ведь была тогда маленькая и ничего этого не помню, — говорит девушка и заглядывает старику в лицо.

Старик поднимает глаза на дочь, улыбается, и оба они продолжают читать.

На открытой эстраде парка несколько молодых людей ставят декорации. Они громко переговариваются и стучат молотками. Голоса и стук молотков громко отдаются под высоким навесом эстрады. Ветер сдувает с пустых скамеек амфитеатра старые билеты и серебряные бумажки от эскимо.

Молодые люди привезли свой самодеятельный спектакль из приморского поселка. Они работают быстро, каждому хочется побродить по городу. Остается только собрать дилижанс, над которым трудятся двое — юноша и девушка. Они трудятся очень внимательно, а ничего у них не получается.

— Скоро вы? — спрашивают остальные.

— Да кто его знает, — отвечает юноша.

— А вы идите пока, — говорит девушка.

И все уходят.

Оставшись одни, юноша и девушка быстро собирают дилижанс. Юноша садится на подножку дилижанса и закуривает. Девушка останавливается рядом, возле березы. На березе голые ветви, а на ветвях небольшие комья ваты, чтобы вечером зрители поверили, что на сцене наступает зима. Девушке жарко. Она прислоняется к березе спиной и обмахивается платочком. Юноша курит.

— Все разошлись, — говорит девушка, вздохнув.

— Мне не хочется что–то идти в город, — говорит юноша

— Да и мне. Не то устала, не то просто жарко…

— Катя…

Девушка молчит.

— Катя, давно хочу с тобой поговорить…

— Зачем это, Виктор? Ты же знаешь, что я давно уже знакома с Олегом и он меня любит.

— Катя, но я уверен, что ты его не любишь. Зачем тогда тебе так нравится, когда мы вместе? Я ведь вижу.