Олег Кашин - Приморские партизаны

Химич пожал батюшке руку, вышел из храма. Посмотрел по сторонам – шестнадцатиэтажки, двадцатиэтажки. Никого не жалко, совсем никого.

Судили человека за нападение на милиционера при исполнении. Тихий райцентр, маленькое здание суда, единственный пристав, пожилой и нестрашный, худенькая судья в застиранной и ушитой мантии, жестяной двуглавый орел на пыльной бархатной подкладке, секретарь суда с огромными накладными ногтями. Провинция, с какой стороны на нее ни посмотри.

Публики в зале – жена и дочка, и еще какие-то муж с женой, наверное, соседи. Прессы вообще никакой, откуда здесь вообще прессе взяться. Возле открытой (гуманизация правосудия!) клетки стоит человек, такой-то такой-то, какого-то года рождения, мы вообще о нем ничего не знаем, да и знать, наверное, не надо, просто человек и все, гражданин Российской Федерации. Что было – была драка у соседей, и еще одни соседи, романтики, вызвали милицию. Ну, в самом деле – если люди дерутся, наверное, милиция должна их разнимать, правовое сознание. Милиция пришла, всех разняла, и в дверь позвонила вежливо – так и так, нужны понятые, пройдемте в соседнюю квартиру. А человек не хочет в соседнюю квартиру, он только с работы, и жена тоже с работы, и ужин на столе стоит приготовленный, горячий, только сели за стол – начальник, позови кого-нибудь другого, не пойду я к тебе понятым. Как не пойдешь? – и сначала аккуратно за плечо, потом захватом за шею, потом волоком, и вешалка с куртками в прихожей падает на пол, и милиционер ослабляет хватку, и человек встает с пола и этой вешалкой милиционера по шее – эй, ну ты чего?

А дальше уже наручники, и мера пресечения, и пыльный местный адвокат, который с прокурором на рыбалку ездит, не стесняясь, и вот суд этот, жестяной двуглавый орел и судья в мантии, статья такая-то УК, статья такая-то УПК, характеристика с места работы, справка о телесных повреждениях, все скучно, все неинтересно, три года общего режима – общего, не строгого, это важно. Жена смотрит на мужа, дочь смотрит на отца, пыльный адвокат загораживает – не страшно, еще апелляция.

Богдану Сергеевичу к крыше его машины проезжающий мотоциклист на светофоре прицепил магнитную мину, доля секунды – и все, нет больше никакого Богдана Сергеевича, хотя, если подходить к этому формально, Богдан Сергеевич был везде – и на руле, и на дверных ручках, и и сиденьях, и Башлачев, осматривая место преступления, почему-то думал, хоть и не сентиментальный человек, о жене и детях ночного губернатора, которым вот это придется хоронить.

Вообще-то надо было думать о самом убийстве – кто, почему, зачем, – но Башлачев уже понимал, что никаких идей у него нет и вряд ли будут. Вот уж приехал, вот уж убийца губернаторов. Ты не убийца, товарищ генерал, ты просто чиновник по особым поручениям, который с особыми поручениями ни хера не справляешься, и о чем ты доложишь министру, о чем доложишь президенту? Отдал какие-то распоряжения, сам в кишках и мозгах ковыряться не стал, даром что старый опер, пошел пешком в управление – это рядом совсем, близко.

В управлении сразу запищало из приемной – губернатор на проводе, соединять? Губернатор говорил испуганно, звал к себе, Башлачев посмотрел на часы – как будто время имело какое-то значение, – сделал серьезное лицо, да, приеду, конечно. Вышел из кабинета, вызвал машину.

У губернатора уже сидел Сорока, и Башлачеву почему-то сразу хватило интуиции раскрыть убийство Богдана Сергеевича – да, конечно, Сорока, а кто еще. Потом уже без интуиции, разумом – а ему-то это зачем? Ответа не нашел, сел молча напротив Сороки, губернатор – справа за своим столом. Никто ничего не говорит, сидят молча, еще бы каждому в руку табличку «мы подавлены», хотя и без таблички все ясно.

Богдана Сергеевича действительно взорвали люди Сороки – начальник УФСБ был в курсе неожиданного сближения ночного и обыкновенного губернаторов и предполагал, что это может быть опасно для социально-политической стабильности в регионе, на страже которой он, Сорока, стоял. Убивать бандитов – у него же такое уже было со «Свечой», и благополучно обошлось, да и вообще, если люди рассказывают друг другу легенду о «белой стреле», то кто-то должен быть «белой стрелой», и почему бы Сороке не быть ею, он же чекист, он должен делать все сам, а если порассуждать, то ведь и Гринберга могли убить люди Богдана Сергеевича, а Гринберг – это дестабилизация, и если догадка про Богдана Сергеевича верна, то убить его самого – это стабилизация. В мысленном изложении теория генерала Сороки казалась ему самому симпатичной и убедительной, хотя если бы произнес ее вслух – да вот хотя бы сейчас, этим двум слушателям, – то сам бы прекрасно понял, что это довольно глупая паранойя и ничего больше. Но в том и заключается главный секрет Федеральной службы безопасности Российской Федерации, что никто никогда не знает, что происходит в головах ее генералов, и самые дикие параноидальные теории, вызревая под лобными костями старых и молодых чекистов, рано или поздно взрываются магнитными минами на крышах машин Богданов Сергеевичей.