Олег Кашин - Приморские партизаны

– А мы разве не партизаны?

– Черт, забыл.

Рассылать письмо все равно никому не стали, мало ли что, а спустя два дня в областное УВД придет ответ из администрации социальной сети «Вконтакте», что профиль «Alice Murderdoll» был заведен одновременно с публикацией воззвания и больше никогда не использовался, причем неизвестный, опубликовавший текст от имени партизан, пользовался анонимайзером «Хамелеон», и поэтому установить его местонахождение не представляется возможным; до сих пор неизвестно, кто написал этот текст и что он на самом деле имел в виду.

Химич «Вконтактом» пользовался тоже – личной жизни в родном городе у него так и не возникло, ждать, пока просто повезет, было скучно, а лучший сайт знакомств, он знал – социальная сеть. Начал с одноклассниц, но это была, конечно, ошибка, хотя Химич был в курсе железного правила самой красивой девочки в классе, согласно которому спустя определенное количество лет она обязательно раньше всех превращается в самую страшную, самую толстую и самую усатую тетку, но в реальности было все еще хуже. Допустим, Химич и тридцать его одноклассников, тайно вздыхавших по одному и тому же адресу, дружно ошибались, и настоящей самой красивой девочкой в классе была кто-нибудь другая, но и если исследовать проблему с конца, то есть искать самую красивую девочку на основании нынешних вконтактовских фотографий, все равно получалось черт знает что – по железному правилу выходило, что они все были тринадцать лет назад самыми красивыми, потому что теперь в равной мере все были чудовищными, и ладно бы просто растолстели и перестали прокрашивать корни волос, но ведь еще и фотографировались, держа в ладони закатное солнышко над морем, или ложились, раскорячившись, на асфальт, явно символизируя что-то сугубо эротическое, или позировали на фоне дай Бог если чужих автомобилей с такой аэрографией на капоте, что Химич убегал бы от этой аэрографии в большем ужасе, чем когда они с Шишей убивали сторожа Романовского.

С остальными девочками из прошлого было не лучше. Соседка на четыре года моложе, с которой он однажды курил траву у железнодорожного переезда возле ботанического сада, и которая хвасталась ему своим пирсингом и слушала «Мумий тролля», превратилась в серьезную делопроизводительницу областного правительства, сделала себе сенаторскую прическу и ездила отдыхать в Турцию. Девочка, с которой он после очередного Дня города сначала пил водку в развалинах довоенной аптеки, а потом в тех же развалинах с нею переспал, выглядела, может быть, приличнее остальных, потому что стала, как он понял, дизайнером, но ее, к сожалению, посетила дизайнерская болезнь, то есть года, может быть, два назад она уехала жить в Гоа, и хотя уже вернулась, Химич ей писать не стал, потому что видел ее вконтактовский фотоальбом «Мой гоанский сувенир», в котором его счастливая старая подруга помещала фотографии мулатистого младенца – собственно гоанского сувенира. Дочка маминой подруги, знакомая Химичу по какому-то совсем раннему ее детству, когда они с мамой ездили к той семье за город, и маленькая девочка показывала ему десятилетнему, как она кормит поросят, теперь превратилась в таксистку и, судя по облику, лесбиянку. Девочка годом старше Химича, жившая в его доме этажом выше, стала милиционером – он механически подумал, мог ли бы он ее застрелить, и, хотя решил, что мог бы, интереса не проявил и к ней. «Надо забрасывать свою удочку где-нибудь в другом месте», – говорил в таких случаях Шиша, главным достижением которого, как он рассказывал, был нос, сломанный им своей бывшей невесте, заразившей его год назад хламидиозом. Надо было искать дальше.

Их, в свою очередь, тоже искали, но, к счастью Химича и Шиши (а также к счастью Паши и Альгиса, которых следствие считало теми же лицами, что и Шишу с Химичем), областная криминалистика переживала не лучший период своей истории, и все убийства, начиная с задушенного Романовского, оставались нераскрытыми. Москва терпела долго, но в игру вступила тоже – однажды утром пришел указ президента об отставке начальника УВД генерала Гончаренко. Скандальной отставка не была ни по одному формальному признаку – в указе было просто написано, что генерал достиг пенсионного возраста, и поэтому его увольняют, и хотя в действительности генералу до пенсии оставалось еще четыре месяца, он принял новость вполне радостно, поскольку почти не скрывал, что с нетерпением ее давно ждет.