Олег Кашин - Приморские партизаны

О чем Химич никогда не рассказывал Шише – Химич писал рассказ, а может быть, повесть, а может быть, роман, или даже снимал кино. Он сам так и не определился с жанром. Наверное, надо начать с того, что на самом деле он ничего не писал и не снимал – просто когда было свободное время, сидел и придумывал. Какая разница, где книга – у тебя в руках или в голове?

Книга (или фильм, но скорее книга, потому что Химич мысленно проговаривал текст) называлась «Кубик Рубика», и на этот счет в ней была специальная глава, лирическое отступление, что русская история – она как кубик Рубика, в котором ячейки можно переставлять местами в каком угодно порядке, кубик все равно так и будет кубиком, все останется на месте. Действие происходило в девятнадцатом году где-то в России, уездная Чека – старый особняк с забором, обтянутым колючей проволокой, часовой у входа, гараж, в котором расстреливают, заводя автомобиль, чтобы на улице не было слышно криков и выстрелов. Во дворе уборная, и в ней иногда топят арестованных – окунают в яму и держат, потом поднимают, и если жив, то все подписывает.

И начальник Чеки, в разных вариантах у Химича он был то евреем, то латышом – усталый, чернявый, в пенсне, по-русски говорит с акцентом, и к нему приводят на допрос очередного арестованного – в грязной белой рубахе, истерзанного, в крови. И вот начальник его спрашивает – Ты кто?

– Сидоров Иван Иванович, – отвечает арестованный.

– Откуда?

– Из города Гусева.

– Здесь как оказался?

– Ехал домой от тетки, перестали ходить поезда, сидел на вокзале, тут подошли ваши бойцы, забрали.

– В Гусеве кем работаешь?

– Слесарь в железнодорожных мастерских.

Молчание. Усталый чернявый в пенсне шелестит бумагами. Что-то ищет. Нашел.

– А вот товарищи из Гусева пишут, что Иван Иванович Сидоров вовсе не слесарь в железнодорожных мастерских.

– Да слесарь я, слесарь, – человек в рубахе чувствует неладное и начинает блажить, но чекист достает из вороха бумаг фотографию – может быть, она вернет Сидорову память?

На фотографии Иван Иванович Сидоров – в форме МВД Российской Федерации с погонами майора. Сфотографирован на фоне двери, и на двери табличка – «Начальник ОВД майор Сидоров И. И.» Вот и все.

– Слесарь, да? – чекист прищелкивает пальцами, что на языке чекистских жестов значит – «в расход». Орущего Сидорова уводят двое с винтовками, и он уже знает, что сейчас в гараже заведут автомобиль. А в кабинет заводят нового человека – кажется, популярного телеведущего. Чекист изучающе смотрит ему в глаза – ну-с, что ты мне сейчас наврешь?

Нацболы, «Левый фронт», «Славянское братство», ДПНИ, РНЕ, «Балтийская республиканская партия», торговец антиквариатом со специализацией на немецко-фашистском наследии, двое родноверов, они же – открытая гей-пара, и еще человек из международной НКО, не местный, но давно тут уже работает. Всего десять человек – это первые, о ком получилось вспомнить.

Генерал Сорока – в штатском, высокий, красивый, сидит в главе стола, смотрит то влево, то вправо. Зацепился взглядом за антиквара, уставился ему в глаза – все, есть контакт, теперь можно поговорить.

– Я, конечно, извиняюсь, что мы вас всех так сюда выдернули, – тихо кашлянул, как будто волнуется; всех десятерых в течение дня задержали оперативники управления, доставили силой. – Надеюсь на ваше понимание – от методов моих подчиненных я и сам не в восторге, пробовал перевоспитывать, но вы видите – все без толку. Я хотел вас всех сюда пригласить по-человечески, без лишних формальностей. У нас, знаете, когда-то была такая практика неофициальных бесед, и вот сейчас мне бы хотелось, чтобы мы с вами провели неофициальную беседу. Я буду очень вам благодарен, если все, что вы здесь услышите, останется между нами, но, конечно, никаких подписок брать с вас не собираюсь, просто надеюсь на вашу порядочность.

Последний раз такую речь генерал Сорока произносил лет, наверное, тридцать назад в УКГБ другой, давно уже заграничной области, когда накануне московской Олимпиады пришлось срочно выдворять из страны безобидного областного диссидента, и Сорока, тогда всего лишь старший лейтенант, инструктировал его на предмет того, что если он будет там за рубежом много себе позволять, то руки у нашего ведомства длинные, найдем и обезвредим.

Теперь он генерал, но и диссидентов перед ним – десять, то есть нужно в десять раз больше обаяния, в десять раз больше улыбок, в десять раз больше убедительности. Обстановка, приближенная к боевой.