Марта Кристенсен - Башня на краю света

— Почему же ты не стал пианистом?

— Кем хочешь, тем не станешь ни за что. — Петер подошел к Пребену и наполнил его рюмку. — Обязательно станешь чем-то иным. Вот и ты тоже…

— Это не так уж важно, — сказал Пребен.

Секунду Петер сидел в глубоком раздумье. Внезапно он вскочил.

— Баста! Не будем унывать, — сказал он и поднял рюмку. — Служить в министерстве восстановления тоже неплохо. Испей, брате, и возрадуйся! Все равно помирать.

— Только Софья вышла в сквер… — вдруг раздался гнусавый голос.

Петер тут же накрыл клетку одеялом.

— А ну, тихо, ты, свинья, — сказал он строго. — Якоб знает одну отвратительно непристойную песню, — объяснил он Пребену. — И каждый раз, когда напьется, пытается ее спеть.

Директор Аллерхольм сидел на диване рядом с женой адвоката. Его рука оказалась как бы случайно за ее спиной. Лицо его слегка разрумянилось — в комнате стало душновато, особенно после того, как окно пришлось закрыть.

— Мне как раз вспомнился анекдот о матросе, которого волны выбросили на необитаемый остров вместе с одной пассажиркой, — сказал он, не уточняя, почему ему вспомнился именно этот анекдот.

— Боже мой, наверняка этот анекдот не вполне приличен, — возбужденно захихикала госпожа адвокатша.

— Может быть, не стоит его рассказывать?

— Почему же, лишь бы он не был слишком дурного тона.

Анекдот был именно таким, тем не менее Аллерхольм его рассказал. Не будучи уверенным, что собеседница поняла анекдот во всех деталях, он не поленился затем разъяснить ей и его соль.

— Вы страшный человек, — проговорила госпожа адвокатша.

— Ну что вы, — скромно ответил Аллерхольм.

— А знаешь, почему я так и не стал виртуозом? — Петер посмотрел на Пребена.

Пребен покачал головой. Глаза его слипались, ему хотелось спать.

— Лишь потому, что мой отец играл. Я имею в виду: играл в покер, и при этом без особой удачи. И вот однажды ему не осталось ничего иного, как повеситься. После этого к нам явились какие-то люди и забрали большую часть обстановки, в том числе и пианино. Это был первый удар по моей мечте стать виртуозом.

Пребен сонно кивал.

— Несколько лет после этого я как одержимый копил деньги на инструмент. Когда же я наконец купил его, умерла мать, и, поскольку комната была записана на нее, меня вышвырнули, решив этот квартирный вопрос в пользу каких-то супругов с шестнадцатью детьми. Я не мог ничего снять. Какой идиот пустит к себе жильца с собакой, попугаем и пианино! Потом я сдал мебель на хранение и долго жил где придется. Вот так моя надежда стать виртуозом рухнула во второй раз. — Он сделал глоток и продолжил: — Наконец мне удалось снять эту комнату, но было уже слишком поздно. Исчезло вдохновение, а кроме того, и отсюда меня в конце концов вышвырнут, так что начинать еще раз смысла не имеет, понятно?

Пребен не ответил, он спал.

— Такова жизнь, — меланхолично произнес Петер. — Ты тут душу изливаешь, а он себе дрыхнет. Кому я нужен со своей несчастной судьбой, разве что тебе, Трина?

Он почесал у Трины за ухом, собака нехотя открыла один глаз и посмотрела на него.

— Ладно, спи, — с горечью сказал Петер. — Не буду тебя мучить.

Он подошел к клетке и приподнял накидку.

— Хоть ты-то мне сочувствуешь, Якоб? — спросил он.

— Старая балда, — брюзгливо ответил Якоб.

Петер опустил накидку и горестно пожал плечами. Он налил себе рюмку и залпом выпил. Потом сел у пианино и заиграл «Траурный марш» Шопена.

Когда в спальне зажегся свет, фру Момберг проснулась.

— Это ты, Момберг? — сонно спросила она. — Ну что, кончил?

— Да нет, ничего не выходит, — ответил он устало. — Не умею я писать такие штуки как нужно. Думаю, лучше самому туда съездить.

— Наверняка это лучше всего.

— Может быть, может быть, — вздохнул Момберг.

— Засим, в ожидании Вашего скорого ответа, остаемся с глубоким уважением… Написали? — Директор Аллерхольм стряхнул пепел с сигары.

Секретарь кивнул.

— Меня не будет, — сказал Аллерхольм. — Если кто позвонит — вернусь к концу дня. Сейчас еду в Союз импортеров, после этого нужно быть в министерстве восстановления.

Он устало вздохнул.

— Вы загружены сверх всякой меры, — участливо заметил секретарь.

— Что да, то да, — согласился Аллерхольм. — Но ведь должен кто-то и дело делать.

Не успел министерский швейцар проглотить последний кусок бутерброда, как к нему уже обратился какой-то посетитель средних лет, с пакетом под мышкой.