Марта Кристенсен - Башня на краю света

— Амальд! Ну поцелуй же меня! Вот так! У-у-у… ты паришь, паришь вдвоем с твоей Девой!

(Это уже не совсем ложь!)

И вот мы парим летним днем в предвечерний час, под нами волнуются луга, кивая головками бесчисленных цветов, дальше, за лугами, шелестят вереском темные пустоши… мы летим на запад, туда, где раскинулось вскипающее пеной бескрайнее море. (А тут вдруг весь этот вымысел разом перерос в правду, да, в правду, ибо теперь он достиг сверхреальных масштабов Поэзии!)

И вот уже море под нами властно ревет, всемогущее, безбрежное, а я смотрю в ее зеленые глазищи и люблю ее. И мы летим дальше, в разверстую пасть пустынного вечернего неба над морем, а быть может, еще дальше, в вечность, в царство смерти, да, быть может, нам лучше никогда, никогда не возвращаться назад, но… но…

— Амальд? Это ты тут лежишь?

Открыв глаза, ты встречаешь смеющийся взгляд Тети Нанны. Позади нее стоит фотограф Кайль. Оба они по-прежнему одеты в траур, как были на похоронах, но лицо Тети Нанны ярко пылает. У Кайля через плечо висит на ремне фотографический аппарат.

Ты смотришь на них в совершенном замешательстве, тебя так и подмывает вскочить и пуститься наутек.

— Нет-нет, Амальд, не вставай, мы как раз хотели сделать несколько снимков, пока погода хорошая, а у тебя такой забавный вид — лежишь тут один-одинешенек и размышляешь!

Слышится щелчок — и ты увековечен со всеми твоими сердечными муками.

На этом и кончились томные мечтания, словно ветер, налетев, порвал их в клочья и они растаяли в небесной синеве.

Но они еще вернутся, они будут преследовать тебя долгие годы — как запавший в память обрывок мелодии, который в тебе живет, и порой ты улавливаешь его звучание и забываешь обо всем на свете — ничто не существует для тебя в такой миг, лишь эта мелодия, ибо все остальное (включая и так называемую реальную и непреложную действительность!) отдаляется и исчезает без следа…

Последнее слово всегда остается за Поэзией.

Теперь уместно будет коротко описать сцену горького расставания с Меррит, как она разыгралась в серой постановке реальной действительности.

Здесь тоже дует порывистый ветер, но солнца нет, стоит обыкновенный хмурый и дождливый день, туман низко клубится меж скалами, чайки кричат скрипучими голосами, пахнет брезентом и мешковиной от серых тюков с рыбой, которые переправляют на борт «Кристины» в забрызганных солью лихтерах.

Еще здесь есть облупленная зеленая шлюпка. И Перевозчик, который сидит, держась за весла, и ждет, понурый и печальный, без трубы.

А вот и Меррит наконец появляется вместе со своей матерью: обе в серо-зеленых накидках с капюшонами. Чемоданы и прочий багаж погружают в шлюпку, и наступает минута прощания с друзьями и знакомыми.

У Меррит какой-то непривычно загнанный И жалкий вид в этой чересчур просторной накидке, болтающейся на ее худенькой фигурке, она прощается со всеми второпях, не успевая ни улыбнуться, ни всплакнуть, впрочем, на мгновение лицо ее искажается гримасой боли — это когда она обнимает и целует Бабушку. Потом очередь доходит до Ютты, которая стоит и ревет на глазах у всех, — ей тоже достается поцелуй да еще сестринский шлепок по спине. Далее следуют Мама, Тетя Нанна, Младший Братишка… и наконец очередь доходит до тебя — мимолетная улыбка: «Прощай, Амальд». И на этом все кончается, и больше не было ничего, решительно ничего. Или все-таки… Неужели совсем-совсем ничего? Может, хотя бы тайная искорка в глазах, почти неприметная и, однако, драгоценная, как алмаз?

Нет, ничего абсолютно.

Шлюпка отчаливает от берега и, медленно отдаляясь, скрывается за пеленою измороси под прощальные взмахи рук и платков.

Серая туманная фигурка среди других туманных силуэтов в скользящей вдаль по волнам лодке — неужели это была Меррит, чудодейка Меррит, та, что могла поймать солнце и зажать в ладони радугу, та, что с раскинутыми в стороны руками танцуя проходила по Мосту Жизни, та, что подарила тебе первый в твоей жизни поцелуй?

Нет, это была не она.

Настоящая Меррит никуда не уезжала, она осталась там, на взгорье, в летнем царстве зеленой травы, она и ныне в сумерки сидит и играет мелодическую минорную гамму при зажженных на пианино свечах.

Она — Одинокая Дева, что увлекает тебя за собою в головокружительные полеты на Край Света.

Она стала тем, чем в конце концов становится все: Мифом и Легендой, Тоскою и Болью и — в своей сокровенной сути — глубоким, потаенным, неувядаемым Счастьем.