Марта Кристенсен - Башня на краю света

Такие разные были эти интернаты, столько мелочей характеризовали их нравы и обычаи, будто каждый исповедовал свою веру, будто реяла над главным входом невидимая хоругвь. И это сказывалось во всем, вплоть до деревянных башмаков, сандалий или добропорядочных коричневых шнурованных ботинок на ногах у персонала.

Были интернаты, где она могла просто ходить и смотреть, как дети играют, развлекаются, занимаются своим делом, и никто не обращал на нее особого внимания. А в других она брала Джимми и надолго уходила с ним гулять: он был тогда еще маленький и любил такие прогулки, и временами ей казалось, что они просто поехали вдвоем на электричке в лес погулять, а потом вернутся домой и станут рассказывать, что они повидали, а муж, потягивая пиво, будет добродушно выслушивать их рассказ о поездке, которая теперь, когда она уже позади, и они снова дома, и вокруг все такое знакомое, привычное, представляется еще более увлекательной. Были интернаты, где во время так называемого посещения она сидела в кабинете директора, у письменного стола, на котором вскоре появлялся поднос с кофейником-термосом и двумя чашками, пила кофе и изо всех сил старалась понять, что же такое ей рассказывают про Джимми, и все-таки не могла до конца уразуметь, потому что «известный прогресс» и «относительно успешная адаптация» вовсе не означали, что он вскоре вернется домой, но часто служили лишь вступлением к долгим и обстоятельным разъяснениям, и лишь какая-то вскользь брошенная фраза, которой можно было бы и не заметить, не будь ее внимание так напряжено, позволяла угадать, что не все с ним ладно. Были также заведения со специально установленными родительскими днями, там она старалась не опозориться на консультациях, когда другие родители, свободно владеющие принятым в данном заведении языком, задавали воспитателям вопросы.

Были интернаты, где, как она ни старалась настроиться в лад, у нее всегда влажнели ладони и на кофточке под мышками полумесяцами расплывались темные пятна пота, и были другие, куда она приезжала с радостью и где с первой минуты дружелюбие овевало ее, словно теплым ветерком. Но несмотря на все различия, было нечто такое, что неизбежно объединяло, роднило все эти заведения. Всюду те же выкрашенные клеевой краской, слегка поцарапанные и запачканные стены, те же полосатые хлопчатобумажные занавески на окнах, тот же аквариум с разноцветными рыбками, тот же серый линолеум или пластик на полу. Тот же смешанный запах детского тела и еды, моющих средств и обмоченных простынь и то же тягостное впечатление стада человеческих детенышей. Слишком много маленьких человечков, собранных в одном помещении вокруг нескольких столов или на площадке для игр, где те, кто хочет, чтобы их услышали, вынуждены кричать, а другие молчат, плотно сжав губы. Где одни, мельком скользнув по ней взглядом, тут же о ней забывают, зато у других такие глаза, что кажется, они прямо липнут к ней, тянутся даже сквозь запертые двери и захлопнувшиеся ворота.

Она не переставала восхищаться взрослыми, которых она там встречала, их педагогическим искусством и их бесконечным терпением со всеми этими чужими им детьми; она редко слышала, чтобы кого-нибудь из детей ругали, и никогда не видела, чтобы кто-то был наказан, лишь однажды она неудачно приехала как раз в тот момент, когда что-то такое случилось… Когда у Джимми произошел очередной срыв, как ей после объяснили, и пришлось его пресечь. Такие случаи бывают, но со стороны они выглядят куда страшнее, жаль, что она не приехала на полчаса позже.

Это случилось в одном из тех интернатов, где ее заверяли, что она может приехать в любое время, нет надобности даже предупреждать по телефону, и где она могла ходить среди детей, сколько ей было угодно. В одном из тех интернатов, где все говорили ей «ты», где воспитатели носили деревянные башмаки и рубашки навыпуск, много смеялись и улыбались и казалось, они вовсе и не на работе. В первую же летнюю субботу она явилась, пальто через руку, и сразу прошла на площадку для игр, ориентируясь на крики и стук молотков. Немножко постояла, глядя на азартную деятельность детей, строивших дома — они возводили дощатые стены и лазили по стропилам, помогали им взрослые, все как один с трубками в зубах и карманами, полными гвоздей, — потом стала оглядываться, где же Джимми? А мысленно уже рассказывала мужу, как Джимми строил дом.

Ее взгляд не нашел сына, и она прошла немного дальше по площадке — может, он в одном из наполовину готовых домов, сколачивает стол или скамейку, вот, наверное, доволен: она же помнила, как проворно действовали маленькие руки, даже кончик языка шевелился в уголке рта, когда на рождество муж купил ему игрушечный набор инструментов и разрешил приколотить несколько дощечек на кухонном столе, а здесь у них настоящие молотки, так что он небось…