Марта Кристенсен - Башня на краю света

Ей хотелось верить, что ножик попал Джимми в руки еще до истории с деньгами, до того, как он обещал ей больше не красть, и нечего было ей стоять тут и перебирать в уме день за днем, но почему-то ей казалось, что она сама совершает воровство, когда, тихонько опустив ножик в карман старых вельветовых брюк, в которых обычно ходила дома, и взяв в охапку грязное белье, она осторожно прикрыла за собой дверь спальни, а потом поспешно собралась и выскочила из дому. Муж проснется не раньше чем через полчаса, и она скажет ему, что бегала в молочную, а там оказалась очередь, ей и правда надо будет забежать на обратном пути в молочную и купить еще молока.

Но всё будто сговорилось против нее. Вечная история. Автобус ушел перед самым ее носом, а следующий опоздал, и она чуть не умерла от нетерпения, а когда она наконец оказалась в парке — ближе она ничего не могла придумать, — первое, что ее поразило — какой же сегодня прекрасный солнечный день и сколько же здесь народу уже с утра, все скамейки над озером заняты.

Люди расположились здесь с газетами и книжками, с сигаретами, детскими колясками и собаками на поводках, будто собирались просидеть тут до понедельника, и не могла же она на глазах у всех взять и выкинуть вдруг в воду дорогой перочинный ножик.

Она прошлась немного вдоль берега, сначала в одну сторону, потом в другую, чувствуя у бедра холодящую тяжесть и ни с того ни с сего вдруг улыбаясь сидящим на скамейках людям какой-то идиотской, заискивающей улыбкой, и замечала краешком глаза, как они, повернув голову, с удивлением провожают ее взглядом, и все ускоряла шаг, и уже чуть ли не бежала. И знала, что муж будет страшно недоволен, проснувшись один в пустой квартире: обычно она все продукты закупала накануне, в пятницу, и он, конечно, удивится, куда она исчезла, и наверняка разозлится из-за кучи грязного белья на кухонном столе рядом с откидным столиком, где стоит для него завтрак. И не дай бог, если вдруг Джимми, поссорившись с ребятами, примчится домой, и станет хлопать дверьми, и разбудит его, можно представить, как он разворчится.

Нет, надо было что-то делать, не могла же она ходить тут вечно, так все утро пройдет, а если к тому же автобус опять опоздает, она даже не успеет в молочную. Она повернула и пошла назад, и там, где тропка делала поворот, оказалась вдруг одна у воды и быстро оглянулась направо-налево — с одной стороны к ней приближалась пожилая дама с палочкой и собачкой, с другой — стайка подростков, вырвавшихся покурить на свободе, она решила, что вполне успеет, и нож, блеснув на солнце и описав высокую, красивую дугу, рухнувшим самолетиком ткнулся носом в воду и исчез.

Она услышала свой радостный смех, с души будто камень свалился, и она подумала с каким-то веселым озорством, что так ему и надо, этому паршивому ножику, который чуть было не испортил порядочным людям всю субботу и воскресенье, и побежала к остановке, и на этот раз ей больше повезло с автобусом, да и в молочной не оказалось особой очереди. А муж, хотя и встретил ее, конечно, с недовольным лицом и, когда она, запыхавшись, вошла на кухню, демонстративно закурил третью после кофе сигарету, вот, мол, сколько времени он уже тут сидит, все же не разворчался, как она боялась.

— Где тебя носит? — спросил он, и она вынула из сумки пакет с молоком и ответила бойко и без запинки, хорошо выучив свой урок:

— Я подумала, что неплохо бы сварить какао после обеда, но молока было мало, и я как-то совсем забыла, что утром в субботу в молочной всегда очередь.

— Уж верно говорится, дурная голова ногам покою не дает, — добродушно проворчал муж и налил себе остывшего кофе, а она промолчала, пусть последнее слово будет за ним, ради бога, главное, что она разделалась с этим ножиком.

Она разделалась и с тем пакетиком со сладостями, на который наткнулась как-то раз у него в ранце, когда полезла за коробкой для завтрака. Он был основательно завернут в газету и тщательно припрятан на самом дне. А легкое недоумение, почему он даже не спросил про этот пакетик, ей удалось рассеять, объяснив это самой себе тем, что ему просто стыдно: он же понимал, что поступил нехорошо, ведь он обещал ей больше не красть. Но вот чего она не могла предотвратить, так это появления у них в доме молодого человека, больше похожего на страхового агента, чем на сотрудника уголовной полиции, как она их себе представляла; он спросил, здесь ли, как ему сказали, живет мальчик Джимми, тот самый, который предпринял небольшой налет на универсам, и до тех пор втолковывал ему, что с этим шутки плохи, пока наконец Джимми, с большой неохотой, не вытащил из-под кровати, где стоял его ящик с игрушками, кое-что из украденного. И она не могла предотвратить его вторичное появление через несколько дней прямо во время ужина, когда он устроил мальчику еще более строгий допрос насчет его возможного участия в «самой настоящей краже со взломом», как он выразился, имевшей место в лавке на углу. Уж к этому-то Джимми никак не мог быть причастен, потому что был в это время дома и крепко спал, но мужа эти участившиеся визиты полиции довели уже до такого состояния, что виноват был мальчик или нет — дела не меняло.