Марта Кристенсен - Башня на краю света

— Ну что ж, ложись, — сказал он. — Таблетки действуют быстро.

Фру Момберг послушно легла на один из матрацев. Он укрыл ее одеялом.

— А ты? — спросила она дрожащим голосом.

— Сейчас. Осталось последнее.

Он убедился, что окно закрыто, а все щели плотно заткнуты газетами, осмотрел двери, а затем остановился у газовой плиты, оборудованной несравненными горелками Момберга. Эти три горелки были единственными экземплярами, когда-либо бывшими в употреблении. Момберг рассматривал их некоторое время; множество мыслей пронеслось у него в голове. Но вот он решительно открыл краны, послышалось шипенье выходящего газа.

— Вот и все. — Момберг покончил со своим последним делом в этом мире. Он лег на матрац рядом с женой и укрылся. Его рука сверху, сквозь одеяло, нащупала руку жены и крепко ее сжала.

— Тебе удобно? — спросил он.

— Очень, — ответила она слабым голосом.

Момбергу тоже было очень хорошо. Сказалось действие таблеток — он чувствовал, как тело его слабеет и тяжелеет. Ощущение было удивительное — медленно проваливаться куда-то, прочь от патентов, от законов, распоряжений, полиции, судей и всего прочего, что создано для мук человеческих. Через минуту он уснет, а пока будет спать, газ заполнит комнату, и он больше никогда не проснется, во всяком случае в этом мире. Момберг не мог окончательно уяснить себе, верит ли он в существование иного мира. Но сейчас он предпочел бы, пожалуй, чтобы его не было. Никакие миры больше не внушали ему доверия…

Общество заметно притомилось. Бодрым и оживленным был только Якоб, впрочем, он позже начал. Скрипучим голосом орал он на всю гостиную свою любимую песню.

Петер сидел на диване, окруженный несколькими молодыми людьми, и рассказывал историю своей жизни.

— Не буду хвастать, — говорил он, — но у меня был необычайно красивый тенор. Все считали, что я стану вторым Джильи.

— Но ты им не стал, — констатировал один из слушателей.

— Не стал, — согласился с ним Петер. — И только потому, что произошло несчастье. Мой отец был бешено ревнив. Одна мысль постоянно сверлила его мозг — он считал, что мать ему неверна. И однажды его помешательство дошло до такой степени, что он, взяв где-то револьвер, убил ее, а потом выстрелил себе в висок.

— Какой ужас, подумать только!

— Ужасный случай, — подтвердил Петер. — После этого я должен был оставить квартиру, жить мне стало негде. Много ночей провел я на садовых скамейках, пока не подхватил острейший ларингит. Несколько месяцев провалялся в больнице, выздоровел, но голос пропал.

Слушатели были чрезвычайно взволнованы: ведь это настоящая трагедия!

— Да ладно, я кончаю, — мужественно заявил Петер. — Все — в далеком прошлом, и мне хотелось бы об этом забыть.

Он залпом осушил свой бокал.

— Кто-нибудь видел Пребена? — в комнату вошел Ульрик Аллерхольм.

— Он наверху, забавляется в постели твоей сестры, — сообщил ему кто-то.

— Ах, черт! А ведь утром нужно варить кофе мумиям, я обещал напомнить ему…

— Каким еще мумиям?

— Да соседям. Он у них служит горничной.

По всеобщему мнению, беспокоить сейчас Пребена было бы бессердечно. Лучше уж самим сходить к мумиям и сварить им кофе.

Через несколько минут дюжина гостей пробиралась в соседний сад. Один из них нес Якоба, Трина следовала за Петером по собственному почину.

Они не думали, что парадная дверь окажется на запоре, но Ульрик все уладил — он выбил стекло на кухне, влез в дом и отпер дверь.

Приготовление кофе также было сопряжено с известными трудностями. Никто не знал, что где лежит, а тут еще они наткнулись на бутылку коньяку, и поиски пришлось на некоторое время прервать. Наконец кофе сварили, на подносе расставили чашки, кофейник, сливочник и прочее.

Ульрик взял поднос, остальные выстроились за ним длинной колонной. Чтобы придать процессии торжественность, некоторые прихватили крышки от кастрюль и деревянные ложки — для музыкального сопровождения. Чувствовалось искреннее желание устроить для этих мумий все как можно лучше.

И вот шествие двинулось в такт музыке вверх по лестнице. После недолгих поисков они нашли нужную дверь и вошли в комнату, где два странных, иссохших существа безмятежно посапывали в большой двуспальной кровати.

— Да играйте же громче! — крикнул Ульрик. — Они дрыхнут как бревна.

Оркестр ударил с новой силой; одновременно Ульрик проревел, что кофе, черт бы вас побрал, подан!

Это подействовало. Словно их дернули за нитку — оба существа вдруг сели в постели и, потрясенные, уставились на окружившую их шайку.