Атанас Мандаджиев - Старт

Дара доверительно отводит Зорку в сторону:

— Ты должна поклясться!

Этой загадочностью она пытается скрыть что-то другое.

— Я готова на все! — В голоске девочки звенит самоотверженность. — Какая клятва?

— Никогда не произноси слово «тимьян»! — повелительно шепчет Дара.

— И всё? Но это совсем просто! — недоумевает Зорка. Она ждала бог знает чего в этой масонской ложе альпинистов.

— Увидишь, как это просто, когда «тимьян» будет у тебя все время на уме! — пугает Дара, и добавляет про себя: «Но у тебя-то на уме другое!» — и сердито меряет взглядом стройного Андро.

Как хочется ей взять под свою защиту эту девочку, это неправдоподобное создание. Но женственность — это риск.

Спасти нельзя.

Красивый Андро позволял любить себя. Но сам он дальтоник в любви. И, как всякий дальтоник, ничего не знает о своем недостатке.

Иной раз красота ведет к подобной сердечной недостаточности.

С упорством, на которое способна первая влюбленность, Зорка напрягает все свои силы, чтобы не отставать от остальных.

Летняя тренировка. Жара и жажда. Потрескались губы скал.

Зорка ступает с грацией серны и даже находит силы кротко улыбаться. Андро, уже привыкший к ее молчаливому обожанию, почти не замечает ее. Какая-нибудь случайно встреченная девушка из другой группы сильнее привлекает его внимание.

Мы всё видим, но что мы можем сделать? Группа бессильна в сердечных делах.

Группа может содействовать любви или мешать ей. Но не может изменить судьбу. А, впрочем, что нам известно об этом невероятном существе под названием «группа»?

Горазд глазами и мыслями сосредоточен на Зорке. Но не отваживается приблизиться к девушке, которая так открыто влюблена в другого. Но Андро безразлично даже то сдержанное восхищение, которое Зорка вызывает в группе. В своей дальтонической слепоте он не замечает, как под влиянием любви цветком распускается женственное очарование Зорки.

На привале она попросила пить. Деян подал ей старую солдатскую флягу, такую прохладную на ощупь. Но Зорка даже глотком воды не может насладиться одна, без любимого.

— Смотри, какая холодная! — Она оборачивается к Андро и встряхивает фляжку, где на донышке осталось немного воды. — Хочешь?

Андро протягивает руку:

— Этот ветеран ее из казармы стащил! — и небрежно, не спрашивая, пила ли девушка, осушает фляжку.

Зорка видит его жадные глотки. И утоляет этим свою жажду.

И теперь, в ледяном задыхании, Андро мучает воспоминание о той прежней, неутоленной жажде девушки.

Все, что мы причинили другому, возвращается назад к нам. Должно быть, это закон природы.

Только сейчас Андро прозревает.

С отвращением видит, как пьет, запрокинув фляжку, не думая о Зорке. На лице ее разочарование, более глубокое, чем обычная любовная мука. Она искала героя, а столкнулась с откровенным эгоистом. Внешняя красота еще контрастней выделяет его внутреннюю нетонкость.

От Горазда не ускользает ничего из того, что касается Зорки. Его губы пересыхают и трескаются, когда он представляет себе ее жажду. Он оборачивается к девушке и спрашивает прерывающимся голосом:

— Ты очень хочешь пить?

Девушка грустно поднимает глаза, в них — жажда, еще более неутолимая.

Неимоверные силы пробуждаются в Горазде. Набухают вены на висках. Он бы из камня выжал воду и поднес бы ей в горсти — пей!

Дара наблюдает за всем этим, ощетинившись от внутренних взрывов.

В ней растет какое-то мужское желание покровительствовать беззащитной Зоркиной хрупкости, защищать ее от грубости окружающего мира, ласкать и утешать.

Дара потрясена собственным двуединством. Где-то там, на другой стороне ее лунной сути, где царит вечная ночь, таятся порывы и инстинкты мужчины. Оттуда может прихлынуть некий древний, обреченный на неутоленность голод по женской ласке. Она завидует несчастной влюбленности Горазда. Она рождена женщиной, и даже самая неразделенная любовь к женщине ей недоступна.

И одновременно она с болью замечает: как по-разному смотрят на нее и на Зорку. Одна подчеркнуто женственна, за ней ухаживают, ею пренебрегают, но она всегда остается женственной. А Дара равна мужчинам, они почти не чувствуют разницы между ней и собой. Для них она — своенравный длинноволосый парнишка.

В ней пробуждается запоздалая женственность.

Никто не влюбляется в Дару. Она умна, это пугает. Отталкивают ее острота, прозорливость, язвительность. Никому не хочется выглядеть глупым, слабым, смешным. Она кажется слишком сильной и самостоятельной — как такую удержишь!