Альберто Моравиа - Чочара

Услышав это, придурковатый Винченцо, тот самый, что обокрал своего хозяина, сказал, покачав головой:

— Ну и золотые слова!

А Кончетта пожала плечами и заметила:

— Зачем ты так горячишься? Живи и другим давай жить, понимаешь, другим давай жить и сама живи.

Что же до Розарио, так он прямо расхохотался и заявил:

— Я вижу, ты, Чезира, — женщина довоенная, а вот все мы — брат, я, Розетта, моя мать и Клориндо — мы все народ послевоенный. Вот взгляни на меня, к примеру: я привез в Неаполь американские консервы и шерстяные армейские свитеры, продал их немедленно и нагрузил машину товаром для Чочарии; вот посмотри-ка, что я имею. — И он вытащил из кармана пачку ассигнаций и помахал ими перед моим носом. — Видишь, я задень заработал больше, чем мой отец за последние пять лет. Все теперь переменилось, прошли те времена, когда у прялок сидели. Хочешь не хочешь, а надо тебе в этом убедиться. Отчего ты так на Розетту нападаешь? Ведь и она поняла, что одно дело было до войны, а другое после, и приспособилась, жить научилась. Тебе, может, любовь никогда по вкусу не была, тебя учили, что без попа и любовь не в любовь, а без благословения вообще никакой любви не бывает. А вот Розетта теперь знает, что любовь всегда любовь — с попом или без попа. Что, Розетта, разве ты этого не знаешь? Скажи-ка своей маме, что знаешь.

Я просто была огорошена, но Розетта выслушала его спокойно и невозмутимо, ей как будто даже нравилось, что он с ней так разговаривает.

Розарио продолжал:

— Вот мы, к примеру, недавно были все вместе в Неаполе: Розетта, Клориндо, мой брат и я, как друзья настоящие, без ревности и всякой такой ерунды; и хотя среди нас была Розетта, а она всем нам нравилась, но Клориндо, брат мой и я остались друзьями, как прежде. Всей компанией развлекались, вчетвером, не так ли, Розетта, ведь правда развлекались?

Я тут задрожала как лист: поняла я — Розетта была не только любовницей Клориндо, что уж само по себе гадко, но и служила для развлечения всей банды; может, даже любовь крутила не только с Клориндо, о чем я знала, но и с Розарио, что я сейчас поняла, и со вторым сыном Кончетты, и, может, еще с каким-нибудь преступником из Неаполя, из тех, что живут за счет женщин и выменивают их друг у друга, как товар. А теперь моя Розетта была брошена, и мужчины могли делать с ней все, что им вздумается, потому что, когда ее обесчестили, она стала безвольной, как тряпка, и вместе с тем что-то ранее ей неведомое вошло в ее плоть, как огонь, и сжигало, и заставляло снова и снова стремиться к тому, чтоб каждый мужчина, который попадался ей на глаза, с ней так поступал.

Ужин закончился, Розарио, встав из-за стола и застегивая пояс, сказал:

— Что ж, я теперь прокачусь на грузовике. Розетта, не хочешь ли со мной поехать?

И я увидела, что Розетта ответила ему согласием и встала, а на лице у нее опять появилось то алчное, ненасытное и настороженное выражение, какое было в ту ночь, когда она в первый раз удрала с Клориндо и я потом разглядывала ее при свече. Не знаю, что на меня накатило, и я сказала ей:

— Нет, ты с места не сойдешь, здесь останешься.

На минуту наступила тишина, и Розарио взглянул на меня с притворным изумлением, как бы желая сказать: «Что здесь происходит? Разве мир перевернулся?» А затем, обратившись к Розетте, он будто приказал:

— Ну, пойдем же, поторапливайся.

Я еще раз, уже не настаивая, а умоляя, сказала:

— Розетта, прошу тебя, не ходи никуда.

Но она поднялась и ответила:

— Мама, мы увидимся позже. — А затем, не оборачиваясь, догнала Розарио, который ушел, уверенный в успехе; взяла его под руку и исчезла вместе с ним среди апельсиновых деревьев. Так она покорно подчинилась Розарио, как прежде подчинялась Клориндо, и он увел ее, а я ничего не могла поделать.

Кончетта закричала:

— Знаешь, мать все что хочешь может запретить дочери, на то она и мать, право имеет. Но ведь и дочь вправе уйти с мужчиной, если он ей нравится, разве не так? Матери никогда не ладят с мужчинами, которые нравятся дочерям, но все равно у молодости свои права, и нам, матерям, надо понимать и прощать, прощать и понимать.

Я ей ничего не ответила, сидела с поникшей головой, как убитая, и на лоб мне падал свет от керосиновой лампы, а вокруг нее жужжали майские жуки, и то один, то другой, обожженный пламенем лампы, падал мертвый на пол. Тут я подумала, что моя Розетта походит на одного из этих майских жуков: ее сожгло пламя войны, и она теперь мертва, по крайней мере для меня.