Альберто Моравиа - Чочара

— Знаешь, я не интересуюсь тем, что вы там делаете вдвоем, но ты мне скажи, есть ли у него серьезные намерения, а если есть, как я надеюсь, то когда вы думаете пожениться?

Она сидела на кровати прямо передо мной и снимала с себя туфли. Потом приподнялась, взглянула на меня и сказала совсем просто:

— Но, мама, ведь Клориндо уже женат, у него во Фрозиноне жена и двое детей.

По правде говоря, у меня при этом ответе кровь бросилась в голову; ведь родом я из Чочарии, в наших местах у людей кровь горячая, и пырнуть кого-нибудь ножом ничего не стоит. И вот, даже не отдавая себе отчета в том, что делаю, я вскочила с кровати, бросилась на нее, ухватила за шею, швырнула на матрас и давай осыпать пощечинами. Она пыталась защищаться рукой, а я все била ее и кричала:

— Нет, я убью тебя… Ты хочешь быть потаскухой, но я тебя раньше прикончу.

Она старалась закрыть лицо руками, чтобы уберечься от моих пощечин, а сама даже не вскрикнула, даже словом не обмолвилась. В конце концов у меня дыхание захватило, и я ее оставила в покое. На этот раз она и с места не двинулась, так и осталась лежать на постели, уткнувшись лицом в подушку, и не поймешь — плачет ли она, думает ли о чем и что вообще с ней. Я пристально глядела на нее, сидя на кровати и тяжело дыша, мной овладело такое отчаяние, что и словами не передать: поняла я, что, даже если изобью ее до полусмерти, все равно ничему это не поможет, ведь теперь я бессильна и не имею над ней никакой власти, а она еще больше от меня отдалится. Наконец я со злостью сказала:

— Все-таки поговорю с этим мерзавцем, хочется мне увидеть, как твой Клориндо посмеет мне в лицо взглянуть.

Услышав это, она поднялась, и я увидела, что глаза у нее сухие, а лицо, как всегда, равнодушное и безразличное. Она спокойно сказала:

— Клориндо ты больше не увидишь, он вернулся к своей семье. Ему здесь, в Фонди, больше нечего было делать. Он вернулся в Фрозиноне, и мы с ним сегодня вечером распростились; я его тоже больше не увижу, потому что тесть ему пригрозил, что заберет дочь. А у жены деньги, и он должен был послушаться.

Меня опять как по голове стукнуло, этого я уж никак не ожидала. Да разве могла ожидать я, что она с таким равнодушием, будто дело касается не ее, сообщит мне о своей разлуке с Клориндо? Ведь он, в конце концов, был первый мужчина в ее жизни; и в глубине души я надеялась и почти верила, что они любят друг друга по-настоящему. А оказалось, что все одна ложь и он проводил с ней время, как с гулящей девкой, которая, переспав с мужчиной и получив от него деньги, расстается с ним без сожаления: нечего им сказать друг другу, будто они совсем чужие люди и никогда не встречались. Словом, Розетта на самом деле изменилась, и мне приходится еще и еще раз это повторить; но я никак не могла расстаться с мыслью, что передо мной прежняя Розетта, и потому не представляла себе, до какой степени она переменилась. На этот раз она меня совсем ошарашила, и я сказала ей:

— Значит, ты с ним путалась, а теперь он дал тебе денег — и поминай как звали, а ты об этом вот так просто говоришь?

Она ответила:

— А как же мне еще говорить?

Тут я опять вскипела, и она отшатнулась от меня, боясь, что я снова начну ее колотить, а меня это за сердце взяло, ведь всякая мать хочет, чтоб ее любили, а не боялись. Я сказала:

— Не беспокойся, больше я тебя пальцем не трону… Только душа у меня вся изболелась, когда вижу, до чего ты дошла.

Ничего она мне не ответила и стала раздеваться. Тогда я вдруг громко так и с досадой спросила:

— Кто же нас теперь отвезет в Рим? Клориндо говорил, что отвезет нас, когда союзники освободят город. Рим-то уже освобожден, но Клориндо больше нет. Кто ж нас отвезет в Рим? Завтра, будь что будет, хочу вернуться в Рим, пешком пойду, а все равно доберусь.

Она так спокойно мне ответила:

— До Рима раньше чем через несколько дней все равно не проедешь. А потом нас в Рим отвезет один из сыновей Кончетты. Оба здесь будут завтра вечером, они поехали проводить Клориндо во Фрозиноне. Дружба у них теперь распалась, и они купили грузовик Клориндо. Не беспокойся, мы вернемся в Рим.

Но и это известие не доставило мне радости: до сих пор сыновья Кончетты не показывались ни разу и были как будто заняты торговлей на черном рынке в Неаполе; но я их помнила, и они были мне куда неприятнее, чем Клориндо, если это только возможно; мысль о поездке вместе с ними в Рим мне совсем не улыбалась. Я сказала:

— Вижу, теперь тебе уж на все наплевать, не так разве?