Альберто Моравиа - Чочара

Я промолчала и с минуту просидела неподвижно, широко раскрыв глаза и глядя перед собой, а она тем временем поднялась, подошла к соседней кровати и легла на нее, повернувшись ко мне спиной. Кончилось тем, что и я легла и вскоре заснула.

Проснулась я уже поздно вечером и заметила, что Розетты нет на кровати рядом со мной. Некоторое время я неподвижно пролежала на спине, не в силах подняться и что-либо сделать, и не потому, что устала, а просто воли не хватало. Но тут я услышала через стенку сарая, что Кончетта с кем-то разговаривает, стоя на току, и тогда я собралась с силами, встала и вышла. Кончетта накрыла стол на току, у самой двери: за столом сидел ее муж, но Розетты и Клориндо не было. Я подошла и спросила:

— Где Розетта, вы не видали ее?

Кончетта отвечала:

— Я думала, ты знаешь, она ведь уехала с Клориндо.

— Что это значит?

А она:

— Слушай, Клориндо на грузовике повез беженцев в Ленол и взял с собой Розетту, чтоб в одиночестве не возвращаться. Они, видно, завтра в полдень вернутся.

Я так и остолбенела; горько мне стало: в былое время Розетта ни за что бы так не поступила, не уехала бы, не предупредив меня, да еще с таким человеком, как Клориндо. Будто не веря Кончетте, я продолжала настаивать:

— И ничего она тебя не просила передать?

— Нет, только сказала, чтоб я тебя предупредила. Дочь у тебя хорошая, не хотела тебя будить, а потом, знаешь сама, молодость, возраст подошел, а Клориндо ей нравится, вот ей и хочется с ним одной побыть. Подходит время, когда мы, матери, детям только помеха. И мои сыновья то и дело удирают из дому к своим девушкам. Ведь Клориндо красивый парень, они с Розеттой хорошая пара.

Тут я не удержалась и выпалила:

— Не случись кое-чего, она б на этого Клориндо и глазом не повела.

Сказала я это и сразу же раскаялась, не надо было говорить, но теперь было уж поздно: эта ведьма Кончетта на меня наскочила и стала засыпать расспросами:

— А что случилось? Меня, по правде сказать, тоже удивило, что Розетта отправилась с ним так просто, не очень задумавшись, но я, знаешь, внимания не обратила, теперь вся молодежь такая. Ты мне лучше скажи, что у вас случилось?

Сама не знаю почему, может, оттого, что меня разозлил поступок Розетты, может, просто чтобы излить свою досаду хоть на Кончетту, я не удержалась и все ей начистоту выложила: сказала о церкви, о солдатах и о том, что они сделали с Розеттой и со мной. Кончетта теперь мешала похлебку и, не переставая мешать, приговаривала:

— Бедняжка, бедняжка, бедная девочка, бедная Розетта, как мне ее жаль! — Затем она села и, когда я кончила свой рассказ, заявила: — Однако знаешь, ничего не поделаешь, это война, а те солдаты, в конце концов, тоже молодые ребята, дочка у тебя молодая, красивая, вот они и не удержались от соблазна. Знаешь…

Но закончить она уж не смогла, я вдруг вскочила и, схватив нож, закричала:

— Ты понимаешь, что говоришь? Тебе невдомек, как тяжело все это было для Розетты. Ты сама дрянная потаскуха, и мать твоя тоже потаскуха, вот ты и хочешь, чтобы все женщины были под стать тебе. Попробуй хоть слово еще сказать про Розетту, и я тебя на месте прикончу, вот клянусь Богом.

Увидев меня в такой ярости, она отскочила назад и потом, скрестив руки на груди, сказала:

— Господи Иисусе, чего это ты так взбеленилась? Что я тебе такого сказала? Война войной, а молодость остается молодостью, и солдаты ведь тоже молодые ребята. Ты только не злись. Клориндо теперь сам позаботится о Розетте, а покуда он о ней будет заботиться, ни в чем у нее недостатка не будет. Вот увидишь, он торгует на черном рынке, и все у него есть: еда, одежда, чулки, туфли. Будь покойна, с ним Розетте нечего опасаться.

Словом, поняла я, что с ней разговаривать — значит лишь попусту время терять, и, положив нож на место, поела немного похлебки, не сказав больше ни слова. Но мне в этот вечер еда казалась отравой; у меня из головы все не шла Розетта — какой она была прежде и что с ней теперь сталось. Ведь Розетта убежала с Клориндо, как настоящая потаскуха, которая отдается первому встречному, она уехала, даже не предупредив меня, и, может статься, не захочет уж больше жить вместе со мной. Ужин закончился в полном молчании; а потом я ушла в сарай и кинулась на кровать, но уснуть не могла и лежала с широко открытыми глазами, напряженно вслушиваясь в тишину и вся будто оцепенев от гнева.

Розетта и на другой день не вернулась, а я провела этот день, бродя в тоске по апельсиновым рощам, то и дело выглядывая на дорогу, всматриваясь, не едет ли она. Я поела вместе с Винченцо и его женой, которая все пыталась утешить меня тем же глупым образом, с восторгом повторяя, что Розетте будет хорошо с Клориндо и что у нее ни в чем не будет недостатка. Я ей ничего не отвечала: теперь, когда я знала, что это ни к чему не приведет, у меня даже пропала охота злиться. После ужина я снова заперлась в сарае и вскоре крепко заснула. Ближе к полуночи я услышала, как дверь потихоньку распахнулась, тогда и я открыла глаза и при свете луны увидела, как Розетта вошла на цыпочках. В темноте она подошла к ночному столику, стоявшему между нашими кроватями, и немного погодя зажгла свечку. Тут я закрыла глаза, притворившись, что сплю. Теперь она стояла передо мной во весь рост, и при свете свечи я смогла увидеть, что она, как и предвидела Кончетта, одета во все новое. На ней был костюм из легкой ткани красного цвета, белая кофточка, черные лаковые туфли на высоком каблучке, и я заметила, что на ногах у нее чулки. Она сначала сняла жакет, а потом, взглянув на него пристально, повесила на стул, стоявший за кроватью, потом сняла юбку и положила ее рядышком с жакетом. Теперь она, оставшись в одной сорочке из черной прозрачной ткани, села, сняла с себя туфли и стала их рассматривать, поднеся к свече, а после поставила их аккуратно под кровать. Затем сняла через голову сорочку. Покуда она стягивала с себя сорочку — это ей не удавалось, и она, изгибаясь, то и дело пыталась помочь себе, — увидела я на ней черные подвязки с бантиками. У Розетты никогда не было подвязок — ни черных, ни другого цвета. Обычно в ходу у нее были только круглые резинки, которые она носила чуть выше колен, и вот теперь эти черные подвязки ее совсем изменили, и тело Розетты, казалось, уже не было ее телом, а стало совсем другим. Прежде это было здоровое, молодое, чистое тело, какое должно быть у невинной девушки, теперь же в нем появилось что-то вызывающее и порочное: словом, это больше не было тело Розетты, которая до сих пор была мне дочерью, а было тело Розетты, путавшейся с Клориндо. Я взглянула на ее лицо и увидела, что и оно изменилось. Свет свечи падал ей прямо на лицо, и выражение его — алчное, настороженное — было таким, как у гулящей девки, которая целый день шлялась по улицам и притонам, а поздней ночью вернулась домой и подсчитывает свою дневную выручку. Тут уж больше я не в силах была себя сдерживать и громко позвала: