Джамал Садеки - Снег, собаки и вороны

Вот так сам он будет двигаться и двигаться по своей прямой, как кукушка на часах… выскакивать и исчезать… работать, стареть и превращаться в рухлядь, и все ради того, чтобы хорошо поесть, хорошо поспать, хорошо…

Кемаль закрыл глаза. Он знал, где он сейчас находится, куда пойдет автобус. Что передадут по радио. Что напишут в газетах.

— Сейчас половина пятого, сегодня суббота. Я живой… я живу… я… я… знаю… — растерянно произнес он.

В ушах звенел голос ручья, этот голос нарастал, ширился, пока не заполнил все нежным, мелодичным журчанием.

«Разнести бы эту проклятую прямую! Хоть бы в пропасть въехала проклятая машина!» — сказал про себя Кемаль, а потом услышал свой прерывающийся голос:

— Ты знала, Парвин… ты знала… куда ехать, куда идти.

Его остановка. Он вышел из автобуса. Небо все такое же хмурое и сумрачное. Ветер сгибал деревья, рвал сухие листья.

Ноги несли Кемаля по знакомой дороге. Ветер ерошил волосы, засыпал глаза пылью.

Вот бакалейная лавка. Старик хозяин возился на пороге с мангалом. Он улыбнулся Кемалю, сказал, потирая руки:

— Сильно похолодало… зима идет…

Кемаль купил пачку сигарет и спички. Закурил. Пошел дальше. Над головой громыхнуло, деревья зашумели. Пыль змейками поползла по улице, стала подниматься в воздух. Кемаль успел добраться до управления, когда на тротуар упали первые крупные капли.

Он поднялся по лестнице. Вышел служитель, распахнул дверь. Кемаль прямо прошел к своему столу, сел. Перед ним лежала пачка писем и бумаг. Мельком проглядев их, задержался на одном, адресованном ему письме: «Глубокоуважаемый заместитель управляющего…»

В нем поднялось отвращение. Он опять закурил, рассеянно оглядывая новые, сверкающие полировкой столы и стулья, стараясь сосредоточиться. Встал, подошел к окну. Прислонившись к стене, он, следил, как серый папиросный дым, покружив у лица, уплывал в глубину кабинета и таял. Потом стал слушать, как шумит за окном ветер и дождь.

Когда-то, много лет назад, он за один присест сочинил целое стихотворение, воспевающее ветер и дождь. Оно было напечатано в журнале. А сейчас он никакими силами не может вспомнить из него ни одной строки.

Это все было таким далеким теперь, таким чужим. Он просто не понимал, как, в каком состоянии мог написать стихи.

Дверь открыл начальник:

— Ну и дела на небесах… ну и дождь, — сказал он, усаживаясь.

Кемаль предложил ему сигарету и снова отошел к окну. В ушах его звучал только дождь. Откуда-то издалека долетала прекрасная, печальная мелодия. Казалось, будто звонкий ручей прокладывает себе дорогу среди камней и бежит, бежит вперед.

Начальник заговорил снова. Его низкий, сиплый голос сливался в ушах Кемаля с шумом дождя:

— По закону он должен был бы потерять поставки, но они там смазали кого надо, так что все в порядке…

Кемаль все смотрел на улицу. Деревья стояли совсем мокрые. Капли дождя, словно жемчужины, скатывались по стеклу. Ветер громыхал крышей.

В ушах Кемаля стоял шум дождя, грохот ветра, перед глазами маячили намокшие серые стволы. Он продолжал смотреть в окно. И вдруг услышал в себе знакомую мелодию ручья. Песня все нарастала, приближалась и, наконец, заполнила собой все.

Потоки дождя сплошь заливали оконное стекло, мокрые серые деревья выделялись еще резче, водяные струи с силой обрушивались на листву.

Кемаль обернулся к начальнику. Глаза внезапно вспыхнули, он спросил неожиданно для самого себя:

— Кстати, вы нашли кого послать в командировку?..

— Пока нет, не хотелось самому назначать, но, что делать, так ничего не выходит. Все хорошо устроены, никто не желает покидать насиженные места…

Кемаль взглянул на пустой стул у своего стола и вздрогнул. Такой же страх пронзил его дома, возле бассейна. Охваченный волнением, отошел он от окна.

В кабинет вошел служитель, неся поднос с чаем. Он поставил каждому чашку и уже собрался уходить, как вдруг Кемаль окликнул его, попросил задернуть шторы и зажечь свет.

Кемаль подошел к столу. Тело медленно поползло вниз, коснулось сиденья и с облегчением рухнуло на стул.

Дождя и ветра теперь почти не было слышно. Звучание ручья постепенно замирало в нем. Руки Кемаля насыпали в чашку сахар, помешали ложечкой. Кемаль поднес чашку ко рту, сделал несколько глотков. Горячий сладкий чай обжигал рот, ласково согревал горло, опускался глубже, разливая по телу успокоение и негу.

Он вытянул ноги, зевнул, поудобней устроился на мягком стуле с подлокотниками и сказал: