— Раньше я тоже считала, как ты, homo — это «мужчина». Но — на латыни. А по-гречески это значит «сходный». Потому, когда это происходит с мужчинами, они — гомосексуалисты, и когда с женщинами — тоже гомосексуалисты.
— Ладно, как бы то ни было, это не его случай. И ты, Бетти, это прекрасно знаешь. Нашла кому рассказывать. Ведь я — живое свидетельство.
— А Кэтти Гренвилл — свидетельство мертвое, — сказала Бетти.
— Не знаю, — помолчав, снова заговорила Грейс, — но единственная, кого мне по-настоящему жаль в этой истории, — мать Кэтти. Бедная, глупая, бестолковая женщина. Как думаешь, неужели и мы с тобой можем быть такими слепыми?
— Я — нет. А вот ты — возможно.
— Потому что я не разделяю твоих теорий?
— Это не мои теории, Грейс. Известнейшие европейские профессора годами разрабатывают…
— Знаешь, в Европе, когда мужчине понадобится туалет с буквой «М», он справляет свои дела прямо на улице.
— В Форт-Пенне мне тоже приходилось с этим встречаться.
— Да, но только на Южной стороне, там это обычное дело, и никто не обращает внимания. Никого от этого не тошнит, да и от многого другого. Да что там говорить, в Европе я сама бы была скорее правилом, чем исключением. Француженки меняют любовников как перчатки, и я говорю не о бедняках. А у мужчин, у мужей — любовницы.
— Может быть… ладно, не будем.
— Может быть, мне надо жить в Европе? Это ты хотела сказать? Но ты ошибаешься, Бетти. Я сделала большую ошибку, и мне пришлось дорого за это заплатить. — Грейс встала с дивана и пересела на стул. — Как именно? Мой муж, единственный мужчина, которого я любила, умер в ненависти ко мне. Я видела последнюю искру жизни в его глазах, и любви в ней не было. Такая вот цена ошибки. Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Спасибо, что пригласила, но, боюсь, уже жалеешь об этом.
— О чем ты говоришь, Грейс? Я всегда рада тебя видеть.
— Спасибо, конечно, но, повторяю, я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Не можешь не думать. «У этой женщины, говоришь ты себе, только что погиб в автокатастрофе бывший любовник, а ей все равно, будто это муху прихлопнуло». Да, мне безразлично. И знаешь почему? Ты заметила, о ком мы все время говорим? Не о Роджере Бэнноне. О Сидни. А Роджер Бэннон — это часть того, из-за чего мой муж умер, ненавидя меня. — Грейс снова поднялась и вернулась на диван. — Завтра я приду к тебе, и люди будут слегка нервничать, размышляя, как, интересно, я поведу себя, а когда выяснится, что для меня ничего особенного не произошло, все, как обычно, подумают, до чего же она сильная. Как… умеет держать себя в руках, какое самообладание. Но все не так. Никакого самообладания, просто я ничего не испытываю. По крайней мере в том, что касается Роджера Бэннона. Когда-то я надеялась, что его убьют на войне, чтобы он не вернулся в Форт-Пенн живым напоминанием о том, что было. Но он вернулся и почти год оставался этим самым напоминанием. А теперь мертв, и мне не пришлось в него стрелять, даже в целях самозащиты.
— Что ж, в общем, ничего нового для меня во всем этом нет, — негромко проговорила Бетти.
— Правда? Ну и хорошо. А то мне совсем не с кем поговорить, — призналась Грейс. — Чаще всего и не нужно, но иногда хочется. — Она наклонилась вперед и скрестила ноги. — Бетти, нельзя ли капельку виски?
— Конечно. — Бетти прошла в крохотную комнату, служившую Эдгару кабинетом, и вернулась с бокалом, на три дюйма наполненным янтарной жидкостью. — Это «Маунт-Вернон». Если хочешь бурбон, надо спуститься вниз.
— Нет-нет, спасибо, хватит. Знобит что-то немного, а тут я еще как дура полчаса просидела на свежем воздухе, Брока ждала.
— Этого еще не хватало, — забеспокоилась Бетти.
— Ничего страшного, скоро пройдет. — Грейс отхлебнула немного виски. — Ну что ж, за меня, с началом новой жизни!
— У тебя впереди годы и годы, — сказала Бетти. — Сейчас ты гонишь такие мысли, но, мне кажется, ты еще выйдешь замуж и родишь хотя бы одного ребенка.
— Из этого следует, что я… — Грейс прикусила язык, но было поздно — Бетти посмотрела на нее участливо, сожалеюще, умоляюще. Она подсела к Грейс и обняла ее.
— Ну, что ты?
— Любовь, — вздохнула Грейс. — И Бэннон тут ни причем. Все, что я про него сказала, — это правда. А его ты не знаешь, никогда не видела и ничем помочь не сможешь. Сам Всевышний мне тут не поможет. Безнадежно.
— Безвыходных ситуаций не бывает, Грейс.
— Но эта как раз такая.
— А может, нет. Поделиться не хочешь?
— Да нет, пожалуй. Если одна женщина рассказывает другой о безнадежной любви, значит, все это время она думает — а ну как надежды сбудутся? А тут — такая безнадежность, что даже и говорить нет смысла.
Читать дальше