Анатолий Байбородин - Не родит сокола сова

— Тебя бы, жигана, самого наколоть. Каково б тебе было?!

И Ванюшка разревелся не от страха перед отцом, а вдруг пронзившись болью насквозь, словно раскаленной спицей. Но и этот случай быстро утонул в парной, ласковой воде, речкой Удой текущей через лето.

10

Корчажка скоро надоела Ванюшке, потому что эдаким манером рыбалка вершилась без самого рыбака. Прихватив отцовскую корзину, пошел собирать вокруг лесничьей сторожки сырые грузди; тем летом рано и так густо высыпали они у края распадка вокруг лиственниц, что хоть литовкой коси. После дождей пригрело солнышко, мох парил, тут-то из него и хвойной прели полезли на белый свет крепенькие грузди, с нежно-белой бахромой и синими озерками росы на шляпках, где плавали и хвоинки, и ягодки голубицы, и даже черные жучки. Грузди эти из-за бахромы прозывались махристыми. Вначале Ванюшка бродил с отцом, который натаскивал его:

— Вот большой гриб — ишь подбоченился, красуется, куды с добром, целая лепеха. Срезал?.. Дальше не беги, глаза не задирай, — гриб, он поклон себе любит. Где-то невдалеке и семейка пасется, а это, поди, ихняя мамаша. Сучком пошуруди маленько, пошуруди, грузди, поди, нас увидали — все во мху попрятались. О-о-о, вот они, ребята, и повылазили.

Потом, бесконечно разговаривая с груздевыми семейками, вернее, всяко перед ними винясь, испрашивая прощения, Ванюшка уже напару с сестрой Танькой собирал грибы.

— Ну и кормилец, ну и кормилец, — нахваливала мать, принимая очередную корзину, с верхом полную махристых груздей. — Лагушок уж насолила, второй замочила. Старайся, сына, старайся. Придется, отец, один лагушок сдать в столовую да с выручки грибнику штаны купить… магазинские, — заработал парень. Работничек…

— А мне? — тут же обиженно подсунулась Танька.

— А тебе, деука, назьма бы на лопате, — посулила ей мать. — Никакой помощи от тебя: за Веркой путем не смотришь, а по грибы разок сбегала, дак теперичи и палкой не прогонишь. Исть дак за стол поперед всех садишься, а как помочь, не допросишься, не докричишься.

— Ладно, — вступился отец за Таньку, — успеет, намантулится, какие ее годы… Справим тебе к школе новую форму. В городе закажем… А тебе, — вспомнил про Верку, свою любимицу, — тебе, доча, шубеночку отхватим. Да такую, что и на снегу можно спать, — сроду не замерзнешь.

После отцовских посулов Ванюшка с Танькой уже из лесу не вылазили — все тащили и тащили грибы, а мать едва успевала замачивать и солить их.

А парнишку опять азартно поманила река, и отец, уважив в сыне рыбацкую натуру, ссучил из конского волоса жилку, привязал крючок и грузильце, а тальниковый прут на удилишко сын срезал и окорил сам.

Тут как раз прояснело, и покосчики в тревоге перед близким ильиным днем, частенько приносящим проливные дожди, хлестко ударились грести кошенину, копнить, а потом и метать зароды, так что натаскивать сына хитромудрой речной рыбалке отцу было недосуг, да он и сам мало в ней смыслил, смалу приваженный к озерной. Кока Ваня мало-мало растолмачил, показал на пальцах, а теперь, дескать, иди лови фарт за хвост и жабры. Ванюшка, когда его не брали на покос грести на конных граблях или возить на отцовской Гнедухе или тутошней Карюхе копны, днями напролет шатался по реке, продирался сквозь кусты смородишника и курильского чая, скребся по кочкаре и зыбунам, по каменным осыпям, норовя по древнему ману и зову, что доносились из самой глуби рыбацкой родовы, подобраться к темным уловам, потайным омутам и закинуть удочку прямо в крутящуюся воронку. Доходя до всего самолично, наживлял и хлеб, и скачков, и паутов, и чудом обнаруженных на скотном дворе дождевых червей, при этом закидывал снасть и под самые коряжины, к топлякам-кокорам, и пускал поводок на перекаты, но клевать никто не думал, речка словно вымерла, хотя раньше, когда сидел на кочке и ловил банкой гальянов, раза два-три видел в уловке пестрые хариусовые спинки, и даже ленок однажды проплыл прямо на его ошалевших глазах; таким он привиделся в речке огромным, что Ванюшке, обмершему, пришлось, кажется, смотреть целую вечность, пока узкользала в тень коряжины долгая спина и могучий хвост. Он тогда вскочил, забегал от азарта по берегу, не зная, что предпринять, как выудить ленка, но, ничего, конечно, не придумав, долго не мог успокоиться, весь дрожал, как в ознобе.

«Вот сейчас бы клюнул тот ленок, вот бы здорово», — блажил парнишка сейчас, глядя, как мелко и припадочно трясется поплавок, вырезанный из сосновой коры, – треплют , терзают несчастного червяка всё те же нахальные гальяны.