Элис Хоффман - Карибский брак

– Вы имеете в виду ром? – спросил он насмешливо.

– Я имею в виду страстное желание.

– Что ж, благодарю вас за участие, – сказал Фредерик, не зная, что и подумать. Он решил, что это одна из женщин, умеющих читать чужие мысли, которые, как говорили, встречались на острове.

– Это не участие. – Она сделал ему знак, чтобы он помог ей подняться с каменной скамьи, и он не мог не выполнить ее просьбу. – Это предупреждение. Я хочу, чтобы вы осознали, что существует запрет на инцест.

– Мадам, я не понимаю, о чем вы.

– Как брат не может возлечь с сестрой, так и отец с дочерью или племянник с тетей. Это кровосмешение.

Ему хотелось встряхнуть ее, как старый мешок с костями, но он был слишком хорошо воспитан для этого.

– С какой стати вы говорите мне это? – холодно бросил он.

– Я говорю это из-за Рахиль, – ответила мадам Галеви. – Она никогда не могла понять, что надо подчиняться правилам. Надеюсь, ради вашего и ее блага, что хоть вы понимаете это.

Он помог ей зайти в дом, а сам покинул его. С тех пор он держался особняком. Предупреждение старой женщины заставило его следить за собой. В свободное время он стал исследовать остров. Он плавал в пруду у водопада, о котором ему рассказал Энрике. Это было уединенное место в районе болот, где гнездились цапли. Таким образом Фредерик впервые после обливаний у умывальника принял настоящую ванну, плавая в бассейне с голубыми рыбками. Он быстро понял, что местные жители правы, употребляя ром вместо вина. Ром спасал от многих болезней, как и сетка, которой он окружил свою кровать. Иногда он останавливался в том месте, где услыхал жужжание пчел в свой первый день в Шарлотте-Амалии. Закрыв глаза, он слушал, как пчелы гудят, перелетая с цветка на цветок, и думал о Рахиль, хотя твердо решил не делать этого.

Когда в пятницу после службы в синагоге Фредерик нанес визит дядиной вдове, его научили правильно держать маленького ребенка на руках во время обеда. После обеда он помогал детям справиться с их уроками и нашел, что у Давида хорошие способности к математике. Всякому, кто обратил бы внимание на то, что он ходит сюда по пятницам, он мог бы сказать, как говорил и самому себе, что он делает это, во-первых, из вежливости, во-вторых, из чувства долга, и в-третьих, что он как-никак не чужой для них человек. У них в доме, как и во всех других местах, он старался не смотреть на Рахиль и не представлять ее себе в белом дезабилье. Тем не менее он хорошо изучил ее зеленое платье и знал, где находятся швы и где жемчужные пуговицы, как оно прилегает к ее фигуре и как можно расстегнуть эти пуговицы и стащить с нее платье, если, конечно, она пожелает. Он страшно злился на себя за то, что не мог отделаться от этих мыслей.

Она была на семь лет старше его и прожила за эти семь лет целую жизнь. Она была замужней женщиной, затем вдовой, матерью, а он был всего лишь молодым человеком, умеющим считать. Один раз, выйдя из их дома, он оглянулся и увидел в окне, как она распускает волосы. Он застыл на месте, хотя знал, что она будет раздеваться. Он не мог оторвать от нее глаз, это был оживший образ его воображения. Спустя несколько мгновений она скинула платье, и это доконало его. Теперь уж он никакими силами не мог заставить себя отвернуться. Ему слышалось жужжание пчел, но он не знал, то ли они рядом в кустах, то ли на другом конце острова. Чуть позже он, выйдя за город, направился в холмы; он проходил милю за милей, надеясь, что ходьба отвлечет его от мыслей о ней.

Он оказался в полной темноте на каком-то лугу. У него было чувство, что он один на всем свете, – такого с ним не было даже на корабле, где его могло смыть волной, и никто не заметил бы этого. Затем он увидел во тьме два обращенных на него глаза, и его охватила паника. Он решил, что это дьявол – тот самый, который внушал ему мысли о Рахиль, и теперь дьявол накажет его. Но, присмотревшись, он понял, что это всего лишь козел, глядевший на него из-за какой-то загородки. Ему стало смешно. Он говорил Рахиль, что он не глупец, но, похоже, он был не прав.

Как-то в пятницу во время обеда Рахиль, передавая ему тарелку супа, слегка коснулась его руки. Его словно огнем обожгло, он не мог проглотить ни куска. Чуть позже он увидел, как она поливает холодной водой свою собственную руку, и понял вдруг, что она чувствует то же самое. После этого он еще глубже погрузился в работу, просиживая за бумагами до поздней ночи. Он писал родственникам во Францию, подробно рассказывая о работе, но не упоминая Рахиль. По ночам он слушал писк мошек и комаров. Он физически ощущал сине-черную темноту вокруг него. Он хотел бы, проснувшись, начисто забыть тот миг, когда впервые увидел ее.