— Обними, милая, меня за шею и не бойся, я тебя крепко держу, любовь моя, — мягкий голос, обволакивающий теплом.
Николай бережно поднял Нинель и, слегка покачивая, стал носить по комнате, держась за него, одной рукой она что-то потрогала, поправила цветы в вазе, достала с полки какую-то книгу. Они подошли к окну, она погладила его по лысой макушке, прижалась щекой к щеке и прошептала:
— Сиренью пахнет.
— Скоро будем выходить на улицу. На следующей неделе привезут коляску. А хочешь, будем так гулять.
— Спасибо тебе, Николенька.
Они растворились друг в друге, от них исходило такое мощное свечение, что Соня крепко зажмурила глаза, подумала, что она здесь абсолютно лишняя, и тихонько вышла из квартиры, ослепленная, оглушенная, совершенно раздавленная. Позже, думая об этом, Соня, не кривя душой, признавалась, что люто завидовала им, так люто, что вдруг почувствовала, как ненавидит Виконта, видеть его не желает, не то что вернуть. С отвращением вспомнила его длинную тонкую шею, с выпирающим кадыком, судорожно прыгающим вверх-вниз, его обгрызенные ногти с никогда не заживающими болячками вокруг, его нервозность в постели, граничащую с грубостью, которую, обманывая себя, приписывала его желанию казаться многоопытным мужчиной из страха, что она разгадает его комплексы.
А наплевать ей на его комплексы, обгрызенные ногти, кадык и прочие достоинства в прямом и переносном смысле. Наплевать. Любовь вдруг растаяла, да и была ли любовь?
Крибле, крабле…
Куда-то ее все время заносит, может, опухоль на мозги давит. Ни с того ни с сего Виконта и Нинель вспомнила так подробно, будто время потекло вспять и ее снова прибило к тому берегу. С какой стати? Все быльем поросло, давно некошенной травой забвения. Для того, наверное, подумала Соня, чтобы удостовериться, что Игоша может выметаться восвояси. Если ей удастся выполнить Осин наказ — жить, она легко переживет и эту потерю. Тогда в пруду не утопилась, сейчас в окно не выпрыгнет. Она, конечно, немного не в своей тарелке, но все же у себя дома. Хоть здесь и происходят какие-то странности.
В квартире метель. Звонит телефон. И в дверь звонят. И Игоша стоит истуканом посреди комнаты там, где она его оставила, не помнит когда. А в коридоре на полу валяются фрагменты любимой куклы Наташки — отдельно ручки, ножки, головка, туловище, будто какой-то маньяк расчленил бедняжку, чтобы причинить Вике боль. А у нее и так голова раскалывается на части, левый висок набряк свинцовой тяжестью, и перед глазами поплыла мутная мгла.
Соня терпеть не может запах нашатыря, а Игоша тычет ей в нос мокрый ватный тампон и трет виски. А в телефонной трубке звенит взволнованный голос Инчи — сообщает, что с отличием окончила ускоренные курсы медсестер, чтобы выхаживать Соню, и теперь ничего не боится, а то даже отравиться пробовала, когда узнала про Сонину мозговую опухоль.
— Представляешь, — кричит возбужденно. — Две пачки феназепама и полный рот воды набрала, а проглотить не сумела, как прысну, новую акварель смыла — очень эффектно получилось, я уже целую серию такую сделала. А тогда таблетки выплюнула и пошла учиться на медсестру. Сонечка! — кричит. — Ты дверь, почему не открываешь? Тебе плохо? Открой, я помогу, у меня диплом с отличием.
Боже, так это она в дверь звонит с мобильником в руках. Нет, это уж чересчур! Они взяли ее в кольцо — Игоша с нашатырным спиротом, хоть и без специального медицинского диплома, и новоиспеченная медсестра Инча. Спасатели. Спасители.
А Соня на них уже совсем не рассчитывала.
КАРТИНА ПЯТАЯ
В потоке лиц
Нет, Соня уже не рассчитывала ни на Инчу, ни на Игошу. Все точки над «i» были поставлены. Знак препинания — вещь упрямая, хотя точку в конце предложения легко переделать в запятую, а еще лучше в многоточие. Но она ведь поставила точку над «i». И ничего исправлять не собирается.
Во всяком случае, не сейчас.
Она и так пребывает в полном смятении мыслей и чувств. И порой не может отличить реальность сегодняшнего дня от миражей прошедшего времени.
В одну и ту же воду дважды войти нельзя, гласит народная мудрость. Еще как можно! Память угодливо выстроит все декорации и оживит персонажи, даже второстепенные, даже массовку, и в таком ракурсе преподнесет, что еще острее и ярче, чем наяву, получиться может. Особенно если вспоминать не хочешь.
Соня теперь не знает, есть ли у нее будущее, дальше операции не загадывает. Хотя именно туда, дальше, и тянет заглянуть — что таится за этой завесой, если не жизнь земная со всеми ее нескончаемыми хлопотами и заботами примерно обозримыми, с некоторыми зигзагообразными отклонениями от магистральной линии судьбы, то, что там? Райский сад, похожий на сад бабушки Раи? Или что-то совсем иное? Не хуже, не лучше — иное. Или — ничего, просто — ни-че-го?
Читать дальше