Игорь Юрасов - Божественная Земля

– Ты что, глупый! Замёрзнешь! Погибнешь! Оставайся. Мы будем рады тебе. Место для тебя найдётся. Со всеми лучше, чем одному.

Прошло ещё десять солнечных кругов. Десять раз солнце опускалось к морю, словно для того, чтобы поглядеться на своё отражение в холодной, студёной воде, умыться, проверить, все ли в порядке, хорошо ли сиятельное отражение, не случилось ли чего с внешностью, не приведи к плохому, владыка небес и земли, пятно какое или настроение с заутрени неважное, и, наглядевшись на себя в морской воде, торопливо на ходу прихорашиваясь, солнышко начинало новый забег по своим владениям, по неоглядному небесному своду.

И десять раз Хиля ходил с мужчинами на рыбалку, десять раз осматривал бухту: хорошо ли закрыта от морских волн. Как лучше входить с моря в бухту. Наконец огляделся, отдохнул, пришёл в себя и остался, потому что понял, что это судьба, что пришёл конец его одиноким скитаниям.

Всё из-за девушки. Девушку звали Мильда. И однажды он осмелился и сказал ей, что он сильный и ловкий, и всё может, и с ним она никогда не будет нуждаться или быть голодной, и, если она не против, он мог бы построить чум для них двоих. Она была не против.

И много солнц с тех пор вставало над этой землёй и над головами этих двоих, решивших дальше идти вместе.

Хиля любил Мильду. Она родила ему дочь и трёх сыновей, и он был благодарен ей за это. Он очень уважал Мильду и ценил её. И как не уважать и не ценить женщину, если женщина выбирает трудную дорогу мужчины! Он был до глубины души ей признателен. Что бы он был, не будь в его судьбе Мильды! Да! И это правда! Любой вам подтвердит. Где как, а на севере без женщины никак нельзя. Так, во всяком случае, считал Хиля.

В самом деле, что делать одинокому человеку на севере без женщины, без женской заботы, ласки и любви? Без любви на севере вообще делать нечего.

Без любви не родятся дети. Без любви как где, Хиля не знал, а на севере человек замёрзнет и погибнет. Его сожрут белые полярные лисицы, а кости растащат по оврагам злобные волки.

И Хиля, как мог, как умел, любил родовое божество, семейный тотем, общий для всех северных народов – Мать-моржиху, любил Мильду, их детей, и ещё он любил оленей.

Или, правильнее было бы, вначале Мильду и детей, а потом уж Мать-моржиху и оленей. А может, вначале оленей, а потом Мать-моржиху и Мильду?

В любом случае в этой троице всё было взаимосвязано. Одно без другого не могло существовать. Выпади одно звено – и вся цепь рассыплется. Всё потеряет смысл и значение.

И всё-таки одно звено, надо признать, в этой цепи жизни было главным.

Оно связывало воедино прочной связкой, крепче не бывает, и Мать-моржиху, и оленей, и его, Хилю Иакова. Золотое звено! И этим звеном в его представлении, конечно же, была Мильда и дети, которых она ему родила.

И он с нетерпением ждал, когда же наконец они приедут в Белуху и он наконец увидит Мильду и заберёт её с собой, чтобы никогда уже не разлучаться. Потому что, что в этом мире может быть лучше, чем когда двое, мужчина и женщина, живут друг для друга.

Они много лиха перенесли на этой земле. По рассказам знающих людей, некогда, давным-давно, много солнц вставало над этой землёй, над этими суровыми, покрытыми нетающими ледниками горами и долинами. Среди солнц были и такие, которые затмевали настоящее солнце.

Рассказывали, что свет этих необычайных, страшных светил, загоравшихся над Архипелагом, достигал материкового побережья этого угрюмого, скрытого большую часть времени под панцирем льдов, не похожего ни на какой другой океана, а воздух, сжатый страшной силы ударом до такой степени, что его можно было видеть, непроницаемой тёмной стеной нёсся над ледяными полями, круша и ломая их, вздымая вверх и разнося в мелкую, тут же испаряющуюся, бесследно исчезающую мелкую пыль огромные, многокилометровые льдины и всё, что ни попадётся окрест на его пути.

Океанская вода отступала от острова, обнажив впервые за многие века и тысячелетия дно океана с корчащимися и в момент испепелёнными небывало яростным пламенем морскими чудищами, и поднималась смрадными тучами дыма и пара к облакам, а затем, помедлив немного, с рёвом и грохотом бросалась обратно, поглощая обнажившуюся в одночасье от страшной силы удара морскую пучину, и, с ужасающим рёвом и грохотом возвращаясь, накатывалась на содрогающийся от ужаса Архипелаг.

Остров, и даже не остров, а почти целый материк с высоченными горными хребтами, долинами, огромными ледниками, вздрагивал, содрогался, как будто снова хотел уйти на морское дно, откуда возник сотни миллионов лет назад.