Игорь Юрасов - Божественная Земля

– Ты, Володя, уверен? Захочет солнце завтра посмотреться в зеркало неба, или спросонок у светлейшего будет плохое настроение и оно отложит это мероприятие на неопределённое потом?

– Уверен! Небо чистое, звёздное. И сполохи яркие. Все приметы сходятся. Меня дядька-рыбак учил. И компас, глянь, непонятно что вытворяет. Так всегда перед появлением отражения бывает. А не сегодня, значит – завтра или на днях солнце объявится. Я в Белушке солнце подожду.

Иван Иванович задумался, подошёл к дверям, выглянул в морозную ночь.

Небо было чистым. Сквозь радужное разноцветье бегущих по небу сполохов северного сияния ярко сияли звёзды.

– Ладно, Володя, – согласился он, – триста вёрст не крюк. И людям отдохнуть надо. В нормальных, цивилизованных условиях пожить. Проверь, заправлены ли машины, оставь замену, возьми проводника и поезжай, навести свою подругу. Отпуск даю неделю. – И долго ещё ходил по тесному помещению слушая, как водители прогревают двигатели, шум голосов собирающихся в Белуху людей, и неожиданно заволновался, забегал, как будто ему в голову пришла шальная мысль, схватил шубу, проверил, на месте ли документы, и, надевая на ходу шапку и шубу, вышел из дежурки и, подойдя в свете фонарей к чадящим в морозном воздухе вездеходам, спросил: «Для меня место найдётся?», а ещё минуту назад ни о чём таком не думал и даже отдалённо не помышлял.

И вот пятый час он неведомо зачем трясётся в вездеходе, слушая рассуждения Хили, обычно молчаливого, слова не вытянешь, о севере, о семье, о прелестях полярной жизни; для тех, кто не понимает, о том, как будучи молодым, совсем юнцом, он оказался здесь.

В молодости, как и положено в юном возрасте, Хилю влекли дальние дороги и неизведанные земли.

Низкорослый, худощавый, из одних мускулов и сухожилий, Хиля не ведал страха. Ничто не могло остановить его: ни сильные шторма, ни внезапные, обычные для северных широт подвижки паковых льдов.

В бесчисленных живописных заливах Новой Земли, в окружении угрюмых, заснеженных скал, он ловил рыбу, добывал на льдинах тюленей и мог питаться одним сырым мясом, подолгу обходясь, как его древние предки, без огня и горячей пищи. Широкий охотничий нож, старенький карабин, пара медвежьих шкур и тёплая кухлянка, чтобы было чем укрыться от дождя и холода, составляли всё его снаряжение.

На этой суровой, бесприютной земле и летом, под незаходящим два месяца кряду северным солнцем, в нескончаемо длинный полярный день жарко никогда не бывает.

Ему говорили, что и тут, на краю земли, обитают какие-то люди и есть стойбище, где живут несколько семей ненцев. Он не очень этому верил.

Разве можно жить на такой суровой, неприветливой, слишком мрачной даже по его представлениям коренного жителя тундры, земле? Он не мог ни в каком бреду себе это представить.

А если и живут, думал он, то, скорее всего, какие-то огромные, страшные великаны. Потому что, сколько он мог видеть, на поверхности земли всюду были собраны кучами большие камни. Конечно, собрать эти громадные камни в кучи могли только очень большие люди. Неимоверно большие. Ростом, должно быть, таким, что головой доставали до серых, низко летящих над этой унылой землёй туч.

Возможно, Хиля долго и жил бы так одинокой, суровой жизнью настоящего мужчины, терпя лишения и преодолевая ежедневно часто непредвиденные опасности среди запорошённых снегом скал.

Он укрывался от непогоды, от дождей и пурги, под стареньким, заплата на заплате, готовым вот-вот развалиться от ветхости каяком.

Медвежьи шкуры, сшитые крепкими моржовыми жилами мехом внутрь наподобие спального мешка, брошенные на подстилку из веток карликовых берёз и покрытых сверху охапками кочкарника, да каяк, составляли всё его прибежище на случай непогоды.

А непогода на острове не прекращалась почти постоянно и повсеместно. Должно быть, не зря эту бесприютную, гиблую землю те, кто на ней бывал, называют Островом ветров.

Питался Хиля тем, что мог выловить своими нехитрыми рыболовными снастями и добыть с помощью винтовки и широкого охотничьего ножа.

Когда ему удавалость найти плавник и сухой вереск, он добывал с помощью кресала и трута огонь, разводил костёр и устраивал небольшой праздник, варя на огне наваристую, жирную уху или поджаривая нанизанные на палку куски мяса.

Но чаще всё же ему приходилось довольствоваться куском вяленой рыбы или сырым мясом, зарытым предусмотрительно накануне в слежавшийся фирновый снег, в изобилии хранившийся в тенистых распадках и расщелинах в скалах крутых, мало освещённых солнцем горных склонов.