Игорь Юрасов - Божественная Земля

Так, в таком ключе, закончился этот небольшой междусобойчик двух друзей.

Прошёл месяц, потом другой, когда однажды, заявившись на работу ближе к обеду изрядно пьяный и донельзя довольный собой, Виктор заявил:

– Всё! Финита ла комедия! Я сорвал большой куш. Небывало большой! И познакомился с людьми, способными финансировать мой проект. Технические вопросы решены. Я уезжаю в Каракумы, в Юк-Тепе. Тебе, как другу, говорю: понадобятся деньги, ты знаешь, где меня найти. А Феликсу передай: я в институте больше не работаю.

– А сам что не хочешь? Старик возлагал на тебя большие надежды. Ты – его любимый ученик. Не пристало тебе так поступать.

– Вот потому и ухожу по-английски, не прощаясь. Не хочу старину расстраивать. Скажешь, что ушёл в отпуск. А потом, попозже, понемногу его подготовишь и осторожно сообщишь о моём отъезде. Всё-таки я люблю его и уважаю, и не хотелось бы мне его чересчур огорчать. Скажешь, что я тронулся умом. Что мне надоело носить европейскую одежду. Что теперь деловому костюму я предпочитаю полосатый восточный халат, перепоясанный цветастым кушаком, чалму и остроносые ичиги с загнутыми носами. Можешь представить, через неделю или две я, в чалме, скрестив по-турецки ноги, с двумя нукерами при страшных кинжалах, в черкесках с газырями и в косматых шапках, сидящими у меня по бокам, буду восседать за низеньким, как принято у азиатов, столиком в чайхане, в затерянном в горах кишлаке. И жирный, неповоротливый чайханщик в засаленном халате – признаке достатка и успешной жизни, льстиво улыбаясь, будет подавать нам терпкий, зелёный кок-чай пополам, как положено, с кумысом, солью и перцем; ломать маленькими кусочками кислую тандырную лепёшку и, восхищённо щёлкая языком, проводить сложенными ладонями по лицу и восклицать: «О Аллах! Якши! Якши!», вознося хвалу Аллаху за его доброту и щедрость, и пославшему ему с утра в этом забытом людьми и богом селении, в отрогах безвестных, без названия, гор, буквально посреди ничего, таких дорогих гостей. А на дастархане перед мной и перед отдалённо внешне чем-то похожими на людей нукерами, детьми гор, угрюмыми, мрачными, злобными, он поставит на подносе два чайника. Один с чаем, а другой, как у них, у правоверных, ортодоксальных мусульман принято, чтобы Аллах не сердился, сам знаешь с чем. А ещё на подносе будет курага, в изобилии изюм, спелый, сочный жёлтобокий урюк, в пиалах шурпа, и на блюде кусками навалено варёное мясо кобылы, сдохшей от бескормицы два дня назад. А ещё через месяц-другой пустыня огласится рокотом моторов большегрузных грузовиков, человеческими голосами, грохотом взрывов. Я начинаю большое предприятие. Мне нужен надёжный помощник. Такой, которому я мог бы верить как самому себе. Как тебе такой расклад? Кому я могу доверять до такой степени, кроме тебя? Может, одумаешься и присоединишься?

На какое-то время Иван Иванович задумался. Такое предложение может быть сделано раз в жизни. Ну, самое большее – два. И то не каждому!

– Всё будет, как у нас всегда было, пополам: деньги, труд, ответственность – слышал он голос друга и заранее знал свой ответ.

– Если путешествовать по пустыне вместе с тобой дервишем, нищим изгоем, я готов и восточный халат надеть, и сыромятные ичиги, и чалму, а вот ради денег, даже очень больших, проси не проси, я и шага не ступлю.

– Ну, в таком случае, скажи, пожалуйста, что ты за человек? – огорчённо воскликнул Виктор.

– Обычный! Самый обычный, – с сожалением покачав головой, ответил Иван Иванович. – Почему бы тебе, умному, казалось бы, всесторонне человеку, за целую жизнь не понять, что есть вещи, которые на деньги не меняются? Это так просто. Для дебилов. Чтобы это понять, никаких исключительных, из ряда вон, умственных способностей не требуется. Это внутренний императив. На деньги не обменивается. Пойми, уникум, в конце концов я хочу остаться художником и никогда, ни в каком сне, не мечтал стать процветающим дельцом. Это унизительно для меня, равносильно гибели, самоубийству. Или я – художник, или, пусть и богатое, ничто. Так что, извини! Такой уж я. Осуждай меня, как тебе угодно. Не запрограммирован я на такие деяния.

Как ни странно, на этот раз его слова подействовали на его высокоумного друга. В конце концов он уразумел сказанное.

– Ладненько. Зайди, пожалуйста, вечером дёрнуть на посошок. Когда мы ещё увидимся? Кому это ведомо? И увидимся ли когда-нибудь?

Так они расстались. Чего Иван Иванович опасался: что будет с его другом, когда наконец и эта его мечта исполнится, он достигнет вершины, станет богатым, у него наконец будет всё, что только ему будет угодным пожелать, и что с ним будет потом? Какая дорога засияет перед его другом дальше? Или это и будет конец его пути?