Игорь Юрасов - Божественная Земля

Монгол свистнул. Из тёмного угла вышел маленький заплаканный мальчик и заканючил: «Мама, пи, пи…»

– Вот видишь! Вот видишь! – воскликнул Монгол. – Я же тебе говорил…

– Но это же мальчик! Всего лишь мальчик!

– Для тебя мальчик! А на самом деле – чёрт, – заявил Монгольский. – Ты что, мне не веришь? Посмотри внимательней! Это чёрт! – упорствовал Монгол. – Впрочем, извини, я кажется ошибся! – спустя некоторое время сказал он.

Дело явно принимало плохой оборот. Надо было принимать какие-то меры.

– Тогда, независимо от того, что это с тобой, есть только одно средство: современная медицина. Хорошие врачи много от чего вылечивают: от религиозного идиотизма, от связи с нечистой силой и от голосов из космоса, – сказал другу Иван Иванович. – Обратись! Может, вылечат. Если не поздно. Есть, я слышал, где-то на окраине Москвы один профессор. Говорят, специалист именно по таким тяжёлым случаям. Лечит от всяческих видений и от чертей тоже. Можно попробовать.

– А если я тогда проигрывать начну?

– Да. Это чревато. Тогда оставь всё как есть.

Они посмеялись, но обстоятельства действительно складывались не лучшим образом. Деньги – не всегда благо! Вроде бы выигрывая, Монгол в самом деле что-то незаметно для себя утрачивал. Это отразилось и в его поведении, и даже во внешности. Его лицо по какой-то причине приобрело демонические черты. Он потерял вид уверенного в себе, в своих поступках человека.

То есть он по-прежнему выглядел респектабельным, обаятельным, вальяжным умницей-шалопаем с внутренним стержнем, проявлявшимся и в улыбке, и в характерной, свойственной умным людям деликатности поведения.

Но Ивану Ивановичу почему-то казалось, что его друг дошёл до точки, до своего потолка, до вершины, с которой ему уже некуда было дальше идти, и не было больше цели, к которой он ещё мог и хотел бы стремиться.

Монгол стал часто напиваться до чертей, но утром тем не менее всегда выглядел свежим, спортивным, подтянутым, и, может, только излишняя бледность его лица могла объяснить знакомым, тем, кто хорошо его знал, что накануне он снова крепко перебрал.

Дело принимало серьёзный оборот. Настолько серьёзный, что однажды руководитель института, Железный Феликс, пригласив Монгола с Иваном Ивановичем на небольшой междусобойчик с коньяком и кофе под умный разговор (как принято, про то, про сё) и, как бы случайно, слегка о работе, почти невзначай, на третьей рюмке, обращаясь к Монголу, между делом вежливо заметил: «Вы, я слышал, круто поменяли тему вашей научной работы?»

– Почему вы так решили? – морщась с крутого перепоя от головной боли, возразил Монгольский. – Ничего подобного! Позвольте с вами не согласиться! Я по-прежнему, как вам известно, занимаюсь разработкой теории высоких давлений в зонах предполагаемых магнитных аномалий.

– Да! – засмеялся дружелюбно, по-отечески Феликс. – Неужели? А мне сказали, что вы занялись разработкой неких других теорий, связанных более с опустошением кошельков толстосумов и весьма далёких от профиля руководимого мной института. Вам что, больше нечем заняться? Вы не знаете, куда себя девать? Я могу добавить вам забот.

– А, Феликс Владимирович, простите, пожалуйста. Временные отклонения. Хочется умом поиграть. Поразвлекаться. Они такие глупые, эти нувориши.

А мне, знаете ли, ничто человеческое не чуждо, – сообразив, о чём идёт речь, открестился Монгол, но в карты играть и пить не перестал.

К доктору он, конечно, сходил. Врач посмеялся. «Знаем, знаем, что с вами! Ко мне чуть ли не каждый день гении обращаются, – сказал доктор выслушав историю заболевания Монгола. – Вы не исключение и далеко не первый! Мне порой кажется, вся страна из одних таких вот гениев состоит». Посмеявшись, врач дал ему каких-то таблеток, и козлоногий искуситель исчез. Надолго ли? Неизвестно. И в поведении Витька стал осторожнее, осмотрительней, а если с очередного бодуна и пробовал кое-где, как бывало раньше, по пьяному делу, по-прежнему утверждать, что жизнь человеческая – это, в сущности, дерьмо и никакого разумного смысла и оправдания не имеет, то только с большой осторожностью и оглядкой.

«Никогда, знаете ли, нельзя быть уверенным, – объяснял он потом, – что рядом не окажется какой-нибудь без меры прыткий халдей, который, преследуя личные цели и убогую корысть, не донесёт на следующий день Феликсу о непристойных художествах и пьяндыжных выкрутасах горячо любимого сотрудника».

Побаивался всё же Монгол слишком низко упасть в глазах именитого и уважаемого всеми учёного.