Игорь Юрасов - Божественная Земля

И тем не менее, как ни странно, чем больше денег он выигрывал, тем больше он переставал быть прежним Монголом, уверенным, целеустремлённым, несмотря на все его благие дела: меценатство, пожертвования и доброхотскую благотворительность.

Он стал нервным. В его взгляде чувствовалась напряжённость. Преломляясь через призму денег, весёлых, вольных, добытых легко, играючи, с улыбочкой, с большим моральным превосходством и, само собой разумеется, как Монгол это в совершенстве умел, при необходимости – эффектной демонстрацией интеллектуального и физического преимущества он тем не менее, каждый раз забирая со стола выигранные деньги, будто терял что-то очень важное в себе. Уместно спросить, что же он терял? Казалось бы, наоборот, только приобретал.

Деньги самоценны сами по себе. И вполне могут являться основой для некоторого морального самоудовлетворения.

Какая кому разница, каким образом они добыты? И для обычного человека, банального зауряда, так оно и есть. На деньгах построена вся философия современного мира. Добыл папушу денег – и ты уже человек. Чем больше добыл, тем больше человек.

Купил машину подороже, хату похлеще, бабу потоварней. Затарился баксами на чёрный день. Чем больше затарился, тем больше человек. Главная цель жизни достигнута.

Но с приятелями дело обстояло несколько иначе. Всё-таки они были сначала, в первую очередь, учёными. Иначе говоря: солдатами Её Величества Науки. А уж потом всё остальное. Мир мог исповедовать любые моральные ценности и сходить с ума, как только ему заблагорассудится.

Но идеи, царствующие в мире, им не указ. В научном мире свой кодекс чести, свои идеи и свои, нигде не писанные правила, определяющие моральное и нравственное состояние учёного. Грязными руками науку не делают.

Возможно, поэтому однажды, после особенно крупного выигрыша, Монгольский пожаловался другу:

– Ты помнишь поэму достославного немецкого поэта Гёте «Фауст»?

– Что-то, безусловно, помню, – ответил Иван Иванович. – Отрывками. Про деньги и нечистую силу. А что, не собрался ли уж ты за деньги душу дьяволу заложить? Некоторые из известных нам общественных деятелей на очень высоких постах, первые лица, кажется, очень преуспели в этом. Позакла-дывали свои жалкие, никчёмные душонки за тридцать сребреников чёрту. Уж не собрался ли ты примкнуть к их числу? На эту благодатную тему, насколько я помню, не одним Гёте много чего написано. Читать не перечитать.

Они присутствовали на званом вечере а-ля фуршет в честь дня рождения великовозрастной дочки какого-то министра или зам. замминистра. Кого, они толком не знали.

Им и не нужно это было знать. Их пригласили главным образом для антуража, придания весомости заурядной попойке. Слишком уж колоритными они были, эти два южанина, в северной столице. От этих рослых, хорошо физически развитых мужчин пахло морем, парусными яхтами, рёвом ветра в парусах, весёлой, разгульной жизнью крутых портовых биндюжников и записных черноморских пиратов, умыкнувших не одну красавицу с такого вот типа раутов, и слава, по крайней мере одного из них, эти сведения целиком и полностью оправдывала.

По случаю, под настроение, он вполне мог загнуть внимавшей ему восторженно очередной обожательнице какую-нибудь очевидную глупость, действующую безотказно, что-нибудь о красоте южного ночного неба над качающейся среди звёзд верхушкой мачты или о сказочном великолепии восточной сказки – Стамбула, если им любоваться под парусом, загорая на палубе небольшого, послушного ветрам и воле кормчего утлого судёнышка.

– А вы видели Кипр с моря? – мог спросить он, если разговор заходил о море, о морских приключениях. – Пальмы на пляже в Ларнаке. Восхитительный Лимасол. В туманной дымке возвышающийся над бурыми облаками хребет Троодос?

И, конечно, его собеседницы моментально становились завзятыми морячками.

Им так всего этого всю жизнь не хватало! Они сразу начинали вспоминать, что им известно о парусах и море, и уже видели себя в мечтах на яхте и, разумеется, капитаном на этой яхте мог быть только несравненный флибустьер из флибустьеров, корсар из корсаров, безжалостный похититель женских сердец – Синдбад-мореход – Монгол, и любая из них уже мнила себя верной и отважной командой при Монголе; флотским экипажем, всем понятно, в единственном числе.

На вечеринке звучала музыка. Танцевали пары. И женщины тайком поглядывали на Монгола, яснее ясного лелея коварную мысль, а нельзя ли как будто случайно, мимоходом, увести с собой этого красавца? Хотя бы ненадолго! Умыкнуть на ночь, на другую. А лучше подольше. В полную и безраздельную собственность. Насовсем!