Игорь Юрасов - Божественная Земля

Разумеется, Иван Иванович хорошо знал и фразу, и произведения великого классика, одарившего мир столь блистательным выражением, и, конечно же, он привычно соглашался с Великим Монголом.

Но что-то слишком часто в последние года Монгол стал походить на героя повестей известного англо-американца, написавшего нашумевшую в своё время неоднозначную повесть «Джон Ячменное Зерно».

Пожалуй, он, как никто, понимал своего приятеля. Нацеленный на успех Виктор всегда и во всём стремился достичь наилучших результатов, вершины в спорте, в любви, в науке, в жизни.

И, когда в чём-либо он достигал высоких результатов, дальнейшее переставало его интересовать. Он достигал потолка. Ему некуда было дальше идти. Он терял вкус к жизни и начинал пьянствовать. Потому что дальше дороги он не видел.

– Может, попробовать поменьше пить? – обеспокоенно спрашивал Иван Иванович Виктора. – Или вообще перестать пить? Если такое возможно!

Но на Монгола его слова не действовали. Вырастив детей и возложив всё, что мог, на алтарь науки, Виктор как с цепи сорвался и загулял так, как будто каждый прожитый им день был последним.

А попав в общество более или менее образованных людей, могущих что-либо понимать, Виктор вообще начинал витийствовать.

– Наша жизнь, если вам угодно, никакого смысла не имеет! – возвещал он сидя где-нибудь в ресторане посреди цветника экзальтированных феминисток, не слишком утомлённых образованием.

Они, понятное дело, млели. А много ли им надо? Восхищённые дамочки аплодировали прохиндею и принимали его на ура.

А вот по мнению Ивана Ивановича с ним, с его другом, по всей вероятности, что-то случилось, с этим уникальным, великолепным образчиком представителей человеческой породы.

Он, как бы прожив одну часть жизни, добившись блестящих успехов в спорте, науке и в личной жизни, вдруг поменял рельсы, как будто решил остаток дней прожить как-то по-новому, не так, как он жил прежде.

Благо в картах ему, как правило, всегда фартило и деньги у Виктора обычно водились. Впрочем, ему фартило во всём, за что бы он ни брался. Сказывались университеты молодости. Уроки босоногого пляжного детства, которые он брал у знаменитых картёжных маэстро.

При деньгах он был неизменно, и денег ему хватало и на семью, и на рестораны, и на весёлую разгульную жизнь, и если к нему обращались сотрудники, сослуживцы по институту, он ссужал их безвозмездно, и, так как всем им жилось об эту пору трудно, никогда не напоминал им впоследствии о занятых ими суммах.

А если кто-нибудь, будучи не в состоянии отдать долг, приходил и, извинившись, просил подождать с отдачей, Монгол, дружески улыбаясь, с неистребимым южным акцентом и таким же, как принято на юге, наплевательским отношением к деньгам, чуть ли не по-отечески ответствовал:

– Пустое, дружище! – напевая по южному слова, говорил он. – Не бери дурное в голову. Отдашь как-нибудь потом. Если вспомнишь. А не вспомнишь – беда невелика. Может, и мне когда-нибудь твоя помощь понадобится.

Любил Монгол пустить пыль в глаза. Ему доставляло удовольствие играть роль мецената и всеобщего благодетеля.

Занявшись картёжными аферами, он настолько погрузился в них, что со стороны дело выглядело так, как будто всё, что происходило с ним раньше, выглядело ныне в его глазах довольно занимательно, но всё же не совсем правильно.

Подумаешь, какая-то там наука, какая-то там семья! Какие-то семейные и нравственные ценности! В Первопрестольной невесть откуда, как в лесу поганки после дождя, появилось много богатых людей. Обдирать было кого.

И вот теперь, когда к нему валом, тугими косяками повалили в большом количестве долгожданные «мани», Монгол стал выглядеть так, как будто, долго дотоле ошибаясь и ничтоже сумняшеся, он вдруг нашёл себя, обрёл в конце концов правильную дорогу.

Глядя на Монгола, теперь вполне можно было подумать, что вот человек, на которого сошло божье благословление и Владыка наш, снизойдя к обычному человеку, открыл ему глаза и указал единственно правильный путь, ведущий к счастливой и безбедной жизни.

И всё было бы хорошо. Или, как многое в нашей жизни, казалось бы хорошим. В самом деле, чего ж в деньгах плохого? Для обычного человека ничего. Но Монгол был учёным! И странное дело: чем большие суммы Монгол срывал с толстосумов, пребывавших в маразматическом обалдении от возможности проигрывать любые мыслимые и немыслимые для обычных, нормальных людей деньги, он тратил их не глядя, не считая, с такой же лёгкостью, с какой добывал, на всевозможные мероприятия, благотворительные фонды, приюты для бездомных, сиротские дома.