В. Строгальщиков - Слой

Он вызвал такси, позвонил в редакцию и дал указание всем говорить, что он на встрече с представителем президента Щербаковым: и звучит солидно, и проверять никто не станет. Но на всякий случай он звякнул Саше Новопашину, помощнику Щербакова, и попросил по-дружески «прикрыть» его, ежели будет искать студийное начальство: мол, где-то здесь бегает. Новопашин не удивился просьбе, но в ответ намекнул, что и в самом деле пора бы зайти, обговорить будущую передачу. Лузгин поклялся, что завтра заглянет.

В коммерческом ларьке на углу Минской и Котовского он купил четыре двухлитровые пластиковые бутыли темного английского пива «Монарх», кое-как уместил их в полиэтиленовом, тут же купленном, пакете и поволок на четвертый этаж соседней с ларьком «хрущёвки», где жил бывший студийный кинооператор Комиссаров.

Лузгин толкнул никогда не запиравшуюся дверь и вошел в маленькую прихожую, темную и грязную, с полу-ободранными обоями. В ноздри шибануло запахом жареного лука, мертвой табачной кислятиной. Не разуваясь, он прошел в комнату, стукнул об пол тяжелым пакетом.

В комнате спали двое. Незнакомый мужик лежал на панцирной кровати у стены, на голом, без белья, матрасе. Рядом, на полу, на расстеленном тонком одеяле скрючился хозяин, подтянув колени к подбородку, тяжело храпел с открытым ртом.

— А ну встать, едрит вашу мать! — вместо приветствия гаркнул Лузгин.

Спящие вздрогнули и заворочались, а из кухни испуганно выглянул еще один комиссаровский кореш, тоже бывший студийный кинооператор Толька Сатюков с большущим ножом в руке.

— Ну тебя на хер! — сказал Сатюков. — Я думал, милиция. Чуть, на хер, в окно не выпрыгнул.

— Я не милиция, — сказал Лузгин, — я — скорая помощь. — И легонько пнул носком ботинка принесенный им пакет.

— Благодетель ты на-а-аш! — юродивым голосом заблажил Сатюков и повалился в ноги Лузгину. — Дозволь, государь, ручку облобызать, на хер…

— Пошел вон! — в тон ему процедил Лузгин и толкнул Сатюкова ногой в грудь. — Смерд, холоп, срань господня…

Толчок получился нерасчетливо сильным, и Сатюков упал в кухню на спину, подвернув ногу и стукнувшись затылком об пол, растерянно глянул снизу на Лузгина.

— Доигрались, — сказал Лузгин. — Давай руку, Толян. Да брось ты этот свинорез, на фиг. Не ушибся? Совсем равновесия не держишь.

— Так, на хер, башка с похмела кругом идет, — сказал Сатюков, в три приема подымаясь с пола. — Выпить у Славки нечего, жрать тоже. Вот лук нашел да три яйца. Даже маргарина нет. Лук вот на воде жарю, на хер.

— Эх, а я про пожрать и не подумал, — расстроенно сказал Лузгин.

— Фигня, старик, главное — пиво принес. Эй, алкаши хреновы, подъем! Телефон спасения — девятьсот одиннадцать!

— Не ори, — раздался за спиной Лузгина хриплый со сна комиссаровский голос. — Опять ментов накличешь. Здорово, Вова.

Комиссаров выдернул из пакета увесистую темную бутыль, глянул на этикетку.

— Наше разливное лучше.

— Понимал бы чего, — возмутился Лузгин.

— Ладно, сойдет.

В квартире была всего одна табуретка, её отдали Лузгину. Комиссаров с Сатюковым пристроились на кровати, отпихнув к стене так и не проснувшегося мужика. Старый журнальный столик между ними был заляпан чем-то красным, изрисован темными подстаканными кругами.

— Что пили-то вчера? — спросил Лузгин, взяв со стола стакан и понюхав его. — Портвейн вроде?

— Соседа раскололи, — Комиссаров кивнул на спящего. — Его баба потом милицию вызвала. Едва отбились. Хорошо, что я студийное удостоверение не сдал, когда увольнялся. Менты телевидение уважают. А так бы забрали в трезвиловку.

— А что, — изумился Лузгин, — у нас еще и вытрезвители остались?

— Конечно, остались, — с неменьшим удивлением ответил Сатюков. — Как без них в России, на хер?

— Какой смысл сейчас в вытрезвителях? К вечеру половина города вдрабадан пьяна каждый день.

— Ты разливай, на хер, теоретик, — сказал Сатюков и поежился. — Душа горит.

— Хоть бы стаканы помыли…

— Да ну их в звезду, разливай!

Лузгин набулькал черной пенистой жидкости в два стакана, а третий взял и пошел с ним на кухню, где вымыл под теплой водой, косясь на сковородку с шипящим луком.

— Эй, Толян, пора яйца запускать! — крикнул он через плечо.

Первую бутыль они допили махом. Лузгин уже притерпелся к местным запахам, да и крепкое пиво ударило в голову, погасило жжение в желудке, так что даже яичница, на три четверти состоящая из пареного лука, показалась ему вполне съедобной. Он полез в пакет за второй бутылкой, и тут мужик на кровати задергался, захрипел. Комиссаров, не оглядываясь, ткнул его локтем в спину. Мужик хрюкнул и затих, потом осторожно перевернулся и выглянул между сидящими.