Елена Иваницкая - Делай, что хочешь

Ловко оттеснив меня, мальчишка с деловитой хмуростью заявил распорядителям, что сам повезет ополченца в лагерь.

– Кто еще поедет и какие будут поручения?

К его радости, которую он еле скрыл, в ответ было сказано, что пусть берет второго седока и догоняет фургон, который ушел с четверть часа назад.

– Но чтоб сразу обратно!

Легкая повозка помчалась. Погоняя мула, мальчишка загорланил плясовую. Поехавший с нами незнакомый черноусый ополченец подхватил.

С песней догнали ровно кативший фургон. На прощанье мальчишка принялся трясти мне руку, и каждый дерг отдергивался в висках. Страшно смущаясь, он долго лопотал о чем-то возвышенном. Чтобы я всегда на него рассчитывал… И он теперь знает, с кого брать пример… Еле остановив нестерпимое дерганье, я сказал, что лучше бы он брал пример со своих хозяек или с Дона Дылды, они-то настоящие ополченцы и граждане. Он мялся, улыбался и пожимал плечами.

Но я сразу забыл об этом. Мне казалось, что меня вообще здесь нет. Словно я где-то на высокой башне или на аэростате. Немного кружилась голова, хотелось спать. «И что мелькало впереди – все утонуло позади». Песня то ли доносилась издалека, то ли звенела в памяти.

В лагере ни сестер, ни Старого Медведя не нашел. Разминулся. Оказывается, сейчас, когда главная опасность миновала (вот как – миновала), всех женщин и пожилых ополченцев отправили в город. «Только что». С неожиданной злобой я не только подумал, но и съязвил, что поступать, по-моему, следовало бы ровно наоборот. А еще лучше совсем исключить из ополчения женщин и стариков. Мою вспышку восприняли с тревогой и велели немедленно идти в лазарет. А там уж решат, можно ли мне оставаться. Ни в какой лазарет, естественно, не пошел, содрал бинты и отправился искать свою десятку. Узнал ужасную новость: в утренней перестрелке очень серьезно – «неизвестно, выживет ли, понимаешь?» – ранен Андрес.

Потом настало напряженное лагерное затишье, когда и делать нечего, и покоя нет. Надо было подсесть к одному из кружков, потягивать вино и разговаривать. Я так и сделал, но и это оказалось тяжело и тоскливо. А может быть, еще действовало вчерашнее снотворное. Ко мне явился вестовой и строго сообщил, что я внесен в список самовольно и неосторожно вернувшихся в лагерь вопреки врачебному запрету. «Вам будет вынесено порицание» Так вот какому порицанию завидуют мальчишки на границе!

И не только мальчишки. Собеседники взглянули совсем иначе, выпили за мое здоровье и дружно замолчали, предоставляя мне вести разговор. Чтобы они похвастались, спросил о приключениях, которые с ними случались в боях. Откликнулись горячо. Почти сразу я об этом пожалел, внутренне корчась от кроваво-безобразных фантазий.

Слушать было невыносимо. Сначала мне казалось, что отвращением душат меня эти выдумки, но пришлось догадаться, что отвратителен сам себе.

День еле дотянул до вечера. Я думал, что так и провалюсь в сон, но долго не мог заснуть.

Приснился отец, бешеная ссора. Не спящим краем памяти я даже понимал, какая именно размолвка превратилась в этот кошмар. Я вцепился отцу в горло, чувствуя пальцами, как мнется, подается живое тело. Отец захрипел. И я увидел, что это не отец. Где-то очень высоко, на башне или на аэростате, я держал за горло противника с ужасным бурым лицом, а он разжимал мои пальцы и теснил к самому краю. Уже не хватало сил удерживать его. Оскалившись, он сбросил меня вниз…

Стояла глубокая, черная, прохладная ночь. Сердце колотилось и кололо, как будто в него всаживали длинную иглу. Маленькая, совершенно круглая, злая зеленая луна смотрела с невероятной высоты. Где-то рядом раздавалось тяжелое хриплое дыханье. Наверное, сквозь сон я его чувствовал, вот и приснился этот ужас. Хрипы стали тише, донеслась сдавленная брань, омерзительные ругательства! Надо было закричать, но голос пропал, словно кошмар продолжался. Медленно приподнялся, прислушиваясь. И услышал еще что-то. Как будто далекие выстрелы. Паника схватила клещами. Вскочил, но вокруг ни шевеленья, только шагах в двадцати ровно горит костер, полузаслоненный неподвижной черной фигурой сидящего человека. Неужели не слышит? Дремлет?