Александр Мелихов - Мои университеты. Сборник рассказов о юности

«Это – Гете, перевод Лермонтова, – на автомате отреагировал я. Она кивнула, уважительно. – Ну, что же, стихи за стихи, – ответил я, – будешь слушать?» – Она изящно прикрыла глазки ресницами.

Я вышел из ее комнаты, ни во снах, ни в фантазиях не представляя, какой будет следующая наша встреча.

Палаточный лагерь археологов притулился на относительно пологом пятачке катунского берега. Спокойная у шукшинских Сросток, в горах Катунь становилась шумной и бурливой, громко возмущаясь против душащих ее скалистых объятий. Белая, с изумрудным отливом, пена кружилась вокруг огромных валунов, торчавших из воды.

В палатках жила веселая, звонкая студенческая молодежь. С утра выходили на раскоп с острыми, как бритва, лопатами, к обеду начинала доставать жара, студентки, ни на кого не глядя, небрежно раздевались, оставаясь в купальниках. Лишь рыхлая факультетская поэтесса неизменно оставалась в своем глухом зеленом плаще, мрачно бормоча: «Жара – это попса!»

Наскоро перекусив, все собирались на берегу небольшого заливчика Катуни.

Температура воды плюс 10 никого не пугала, молодые, красивые тела так грели друг друга, что постоянный шум с реки являлся лишь фоном к звукам красоты и молодости, раздававшихся с территории лагеря.

«Анька, привет!» – крикнул я, выпрыгивая из привезшего нас грузовика, расстегивая армейский камуфляж. «Ой, Виталечка, здравствуй!» – Я просто физически почувствовал, как эта девушка в шортиках рада меня видеть.

Вечером мы сидели на берегу заливчика, единственного места, где можно было купаться, не будучи утащенным течением, и целовались, пробуя губы друг друга на вкус, раз даже стукнулись зубами и расхохотались. Казалось, что река притихла и снисходительно наблюдала за нами.

– Виталечка, не трогай меня сейчас, – шептала она, – я осознаю, и все будет!

– Как скажешь, Анечка, я буду ждать!

– Ты мой ненаглядный!

Аня облизнула губы после поцелуя и вдруг спросила:

– А ты знаешь, как переводится слово «Катунь»? – помолчав, она продолжила: – «Госпожа», она уважает смелость, но не прощает наплевательства. Вот ты, хорошо плаваешь?

– У меня первый разряд, – соврал, не моргнув, Витька.

– Переплыви этот залив!

– Не знаю, как Катунь, но у вас, мадемуазель, точно замашки госпожи!

Ледяная вода обожгла тело, подгоняемый холодом, он живо проскочил двадцать метров залива кролем. Совсем рядом чувствовалась дикая сила течения, но залив оберегал, надо было лишь знать меру.

– Здорово! – кричала она. – А я не боюсь Катуни, она мне родная, ничего мне не сделает!

Следующий день выдался жарким, в буквальном смысле, зашкаливало под 40. На раскопе поработали лишь до 11.00, потом, побросав лопаты, потащились на залив. Окунувшись в ледяную Катунь, мы сидели на берегу. Мой сокурсник Костя, толкнув меня в бок, спросил:

– Виталь, вот ты мне скажи, чего она вытворяет?

Я лениво приоткрыл глаза и увидел плывущую через залив Аню. Она плыла отчаянно, совсем рядом с течением. Приподняв голову, пронаблюдал, как она доплыла до замыкающего залив камня, и ловко на него вскарабкалась.

Стройная девичья фигурка картинно замерла на камне, словно волшебная статуэтка, усыпанная каратами сверкающих капель.

– По-моему, эта нимфа в твою сторону очами посверкивает, – констатировал мой сокурсник.

– Да ладно, – отнекивался я.

– Ой, Виталя, смотри, оглянуться не успеешь!

В это время Аня изящно подняла руки и, глянув на нас, нырнула с камня в пенящуюся воду залива.

Я подскочил как ужаленный, увидев, что она прыгнула не туда, сердце больно сжалось от холодного страха. Из пенного круговорота вынырнула ее голова, стремительно удалявшаяся от спасительной тиши залива. На берегу истошно завизжали девчонки. Аня молчала и гребла изо всех сил, ее взгляд недоуменно цеплялся за такой близкий, такой спасительный берег. Ничего не соображая, я понесся к берегу: нырнуть, догнать, обнять, спасти от острых камней, ждущих ее впереди по течению. Меня не пустили, поставили подножку, и я упал ничком, на зубах скрипнул песок. А когда поднял голову, Аню уже кружило перед порогами.