Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Митя, мы валим. Здесь больше делать нечего. Нам, во всяком случае.

– А что у Толика слышно?

– Толик как сквозь землю провалился. Я к нему пару раз заезжал, его нет.

– А куда вы валите?

– В Штаты, куда еще?!

– Скоро?

– Мы подали документы сразу после Нового года. Сейчас быстро оформляют. Летом, думаю, выпустят. Как раз английский подучим. Тоже проблема, еле учителя нашел.

– А в чем проблема с учителями?

– Так валят же все. Это сейчас самая ходовая специальность.

– Жалко, что ты раньше не сказал, я же окончил английский факультет. В дипломе у меня так и написано – преподаватель английского языка.

– Ну, ты даешь! И ты еще здесь?!

– А где я должен быть?

– В Штатах! Где еще можно быть? Где все нормальные люди!

– У меня там нет родных.

– А у нас есть?! Тебе нужен вызов, я тебе устрою. Ты мне скажи другое: сколько ты берешь за урок?

– А сколько сейчас берут?

– Пять рублей в час. Два человека – десять. Если ты хочешь, я дам твой телефон нашим приятелям, они тоже ищут учителя. Хотя ты их знаешь – Витя и Таня.

– Которые с Валерой работали?

– Да, только Валера уже уехал. Он сейчас в Италии, ждет разрешения на въезд в Штаты. Позвони Вите, скажи ему, что ты со мной говорил.

Тем же вечером я позвонил Вите. Сначала он был удивлен, потом, кажется, обрадован, что я могу преподавать ему. У нас всегда были теплые отношения, и расстались мы не по моей инициативе. После нескольких первых уроков он связал меня еще с двумя семьями, которые были его попутчиками. А те еще с несколькими. Теперь я каждый день давал уроки отъезжающим, и мечта о доме снова начала обретать черты реальности. Но эта реальность внезапно потеряла свою былую привлекательность. Если для меня дом все еще был главной целью жизни, то для людей, с которыми я теперь постоянно общался – они сами называли себя «отвалянтами», – жилье не представляло вообще никакой ценности. Многие просто бросали квартиры, те, кто имел дачи, продавали их за копейки или переоформляли на родственников. Я слышал разговоры, что кому-то удавалось для продажи квартиры оформить фиктивный брак, получить деньги, развестись и оставить квартиру покупателю. Но идти по этому пути боялись. Оформление брака, развода, прописки, выписки требовали времени, между тем ощущение у всех было такое, что, если есть возможность вырваться из страны, это надо сделать по-быстрому, не втягиваясь ни в какие осложняющие жизнь операции. Кто-то рассказывал, что во время одной такой сделки покупатель не заплатил и отказался разводиться. При этом все были уверены, что в Штатах они легко купят другое жилье, еще лучше этого, что вообще всё, что их ждет в Штатах, будет лучше того, чем они обладают здесь. Одной ногой они уже стояли в другом мире, мире изобилия и непрекращающегося праздника. Иногда во время урока раздавался телефонный звонок, и мои ученики, извинившись, начинали обсуждать с другими отъезжающими покупку командирских часов или фотоаппаратов «Зенит», льняных скатеретей или матрешек, которые можно было перепродать в Италии, чтобы приехать в Америку с «парой копеек». Я вдруг узнал имена ставших модными местных художников: Островский, Ройтбурд, Лыков, Рахманин.

Я спрашивал, на сколько может хватить этой «пары копеек».

– Тебе помогут, но если ты можешь перевести туда хоть часть того, что ты заработал здесь, так почему не перевести? – спрашивал меня в ответ Витя. – Кому это все оставлять? Милихе?

У человека, строчившего десять пар джинсов в день, действительно могло не быть желания бросать нажитое.

Я постоянно слушал истории-близнецы об уже уехавших и доехавших до этой сказочной Америки. В этих историях менялись только названия городов:

«Его приняла община Кливленда (Филадельфии, Остина, Хартфорда). Они сняли им квартиру, они ее обставили мебелью, они дали им почти новый “бьюик”, и они ему нашли работу на какой-то местной фабрике».

– Какая община?

– Еврейская, какая еще?!

– Он – еврей?

– Азохэн-вей, какой он еврей, но они хотят в нем видеть еврея. Они считают, что, если они сделают кому-то доброе дело, так им это зачтется.

О них, то есть об американцах, как правило, говорили снисходительно, как о простаках, которым следовало простить их простоту.

Я терпеливо ждал, когда мои ученики обсудят свои дела по телефону, а потом снова возвращался к временам и глаголам. Самым модным учебником у них был первый том Эккерсли. До второго никто не доходил. Некоторые просили переделать курс таким образом, чтобы он имел для них практическую пользу в Италии, а потом в Америке. Сколько стоят эти джинсы? Дайте, пожалуйста, чашку кофе и скоч. Впервые я озаботился вопросом, что такое скоч. Один мой ученик уже побывал в Америке в гостях у дяди и вернулся, горя от нетерпения увезти туда семью. Он научил меня тому, что американцы говорят не «твенти», а «твони» и не «гот ю», а «гача». Уехав, он продал мне свой видеомагнитофон с десятком американских фильмов. Я смотрел эти фильмы с блокнотом в руках, записывая ходовые фразы и передавая их ученикам со ссылкой на источник. Эта методика дала положительный результат – спрос на меня вырос, я стал брать за урок не пять рублей, а семь с полтиной. Поскольку занимались, как правило, семьями, я уходил с урока с пятнадцатью рублями. В день у меня теперь было по два-три урока. Передавая меня с рук на руки очередным «отвалянтам», обо мне говорили: «Он учит по последним голливудским фильмам. Ты сразу будешь говорить, как они. Там уже не надо будет переучиваться».