Вадим Ярмолинец - Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

– Толик, кстати, меня тоже взял на работу на пляже, – сказал я.

– Ничего удивительного, – заметил Вадик. – У нас же пляж как клуб. Где еще могут встретиться приличные люди? Не на футболе же!

– Так ты работала в театре? – спросила Наташа у Ларисы.

– Да, но немного. В Оперном.

– Это такая удивительная смена карьеры. Оперный театр – и вдруг шитье!

– Да, я тоже сначала так думала – театр, искусство, на артистов смотрела как на небожителей, а когда поближе познакомилась, ничего подобного: мат-перемат, водка и все норовят за задницу ухватить.

– А вы не вместе стали джинсы шить?

– Нет, я же портнихой модной была, что ты знаешь! У нас в училище была одна девочка, у которой папа плавал. И он ей привез отрез кримплена на платье. Кримплен был тогда последним криком моды. А мы же в училище друг на друге тренировались. Она мне говорит, слушай, пошей мне платье, у брата свадьба, а мне надеть нечего. Я ей пошила. Рукава-фонарики, планочка, погончики, что ты! Возвращается она со свадьбы и говорит: Лорхен, у меня для тебя пять заказчиц. Я им дала твой телефон. Я перепугалась, но потом разошлась потихоньку, машины купила хорошие, шила под фирму. Морячки ко мне очередь занимали. Платье пятьдесят рублей. Перешить что-то – десять – двадцать. И при этом море комплиментов и уважения. А в театре я швеей работала на восемьдесят пять рублей в месяц. Ну я подышала этой высокой культурой с годик и попрощалась с ней. Вот и вся моя история.

– Вообще интересно, вот вы выбрали такой путь, ну, как бы это сказать… неофициальный. И для меня это в общем-то очевидно, что это не только из-за денег, вы свою работу любите, верно?

– Ну.

– Так какая у вас может быть конечная цель, пик, так сказать, карьеры?

– Вадик, какой у тебя пик? – спросила Лариса.

– Главное, чтобы не пик коммунизма, – ответил он.

– Не валяй дурака, у тебя мечта есть?

– Ну, есть.

– Какая же?

Вадик почесал затылок, потом сказал:

– Ну, я бы хотел прийти когда-нибудь на фабрику Леви Страусс в Сан-Франциско и сказать им: «Слушайте пацаны, дайте мне пятьсот первый номер такого размера, как я люблю, и я из него пошью внуку вашего директора джинсы, жилетку, сумку и кепку».

Мы захохотали.

Потом мы стали рассказывать, как работали в газете и почему я ушел, а Наташа осталась. Впервые за долгое время она заговорила о своей работе. Для меня было неожиданностью, как плохи дела «Комсомолки».

– На нас почти перестали подписыватся, – рассказывала Наташа. – Раньше нас давали в нагрузку к «Технике молодежи», а сейчас не хотят ни нас, ни «Технику молодежи». Так, комитеты комсомола в больших организациях еще выписывают, но сколько их там? Не представляю, сколько мы еще протянем.

– Я другого не представляю, – сказала Лариса. – Как можно жить на эту зарплату? На базаре все подорожало с прошлого года втрое.

– Кушайте, кушайте, дорогие гости! – вставил Вадик.

– Ну, так они и не живут. Треть редакции разбежась. Кто куда. Наш бывший профорг на «Новом базаре» кассетами с музыкой торгует.

– Невероятно! – сказал я.

В самом диком сне я не мог представить, что этот боец идеологического фронта займется частным промыслом.

– Подожди, это еще не самое невероятное. У меня сотрудница была Лена, так она уезжает жить за границу.

– Куда? – Этот вопрос мы с Ларисой задали одновременно.

– Около года назад познакомилась с одним финном. Он тоже журналист. Из Хельсинки. Сюда приезжал про наш порт писать. Ну, они познакомились, потом переписываться стали, потом он ее к себе пригласил. Она поехала, месяц у него провела. Вернулась, говорит – любовь. Скоро расписываются, и она к нему уезжает.

– Любовь-асисяй, – сказал Вадик.

– А что Мукомолец?

– Ты не поверишь.

– Поверю, говори.

– Колю забрали в пароходство, а Вадика на его место поставили.

– Что значит хорошие связи, – усмехнулся я.

– Так, у меня есть тост, – сказала Лариса и потянулась за бутылкой шампанского. Она наполнила бокалы и подняла свой. – Ребята, я не знаю, какие у вас планы на жизнь, но я хочу выпить за любовь. Потому что когда люди любят друг друга, то они до стигают того, что другим кажется совершенно невероятным. За любовь!

Мы чокнулись, и, когда ставили бокалы на стол, Лариса сказала:

– Вы не поверите, но мы забыли включить телевизор и встретить праздник со всей страной.

– И Михаилом Сергеевичем лично, – добавил Вадик.

– Ой, а можно не включать? – попросила Наташа.

Нашу новую жизнь Наташа называла спячкой. Я даже не делал попыток искать работу. Наташа говорила, что работа найдет меня сама. Вечера мы проводили дома, и мне казалось, что Наташа рада этому. Ей, казалось, ничего другого и не надо было. Она готовила чай из каких-то трав, пекла пироги с капустой, укутавшись в плед, читала. Я слушал музыку или тоже читал. О жестяной карниз за окном стучал то дождь, то снег. Иногда, оживая ненадолго, шипел радиатор, потом умолкал. Потом она заболела гриппом. Я готовил ей чай, ходил на базар за медом. Потом я подхватил грипп от нее, и теперь она носила мне чай с медом. Немного отойдя от болезни, я вышел на улицу и от нечего делать направился к комиссионному, где столкнулся с Вадиком. Он продавал свою аппаратуру. На вопрос, как у них дела, Вадик ответил: