Александра Николаенко - Светофор, шушера и другие граждане

Пожевал Беспросветиков хлеб, запил компотом, и тут началось с ним такое, что черту на поминки не пожелаешь.

Крутило Беспросветикова, крутило, булькало-булькало, и стало к вечеру совсем невмоготу.

А главное, знает Беспросветиков, что сам во всем виноват, что зря он того черта из пешеходного перехода послушался, ведь не зря же его люди насчет них (чертей) предупреждали, но ему еще стыдно сознаться. А если человеку стыдно сознаться, значит, его еще терпимо скрутило и он, может быть, отойдет.

Но тут и в самом деле чувствует Беспросветиков, что отходит…

И он к пяти часам всё-таки с работы отпросился, говорит: «У меня, кажется, грипп начинается». Но всем и без него видно, что у него грипп, а то и еще чего похуже.

Но он как-то до дому добрался. И там лег. Лег и во всем жене признался.

Признался и лежит весь зеленый.

Она, конечно, не сразу окончательно перепугалась, сперва дала угля, потом марганцовки, потом смотрит, совсем что-то муж у нее затих. Даже стонать перестал, и она ему в полвторого ночи вызвала скорую помощь.

Пока скорая помощь ехала (а у вас, сами знаете, как ездят скорые помощи; если совсем плохо человеку наступит, то одновременно со скорой помощью можно ему и катафалк заказывать).

И он лежит, помирает. Скорую помощь ждет.

И тут, конечно, приходит к Беспросветикову тот самый черт, из подземного перехода, что его на пирожок с мясом уговорил. (Как уж он в квартиру пробрался, неизвестно, может, он просто весь тот день незаметно за Беспросветиковым бегал, а потом под кроватью у него или, может быть, в тумбочке сидел.)

И он, в общем, приходит: нате вам! То есть «Как это вы меня не ждали, а тогда, простите, кого?!»

Как увидел этого черта бедный Беспросветиков, так совсем позеленел и его окончательно замутило.

Задергался он, мычит, стонет, жене на черта в правый угол пальцем показывает, а она, конечно, не видит. Черт-то он есть, да только он не к ней пришел, к мужу, вот ей его и не видно.

Присел черт на краюшек подушки, прям у щеки Виктор Петровича (этакая плешивая пакость, прямо перед глазами), копытца свесил, взял руку Беспросветикова в крысью лапчонку и говорит:

«Ах, ты, говорит, бедняга! Прости ты меня, дурака, я ж тебе это, того самого, ведь добра желал-то! Прямо не знаю, как такая неприятность у меня с тобой получилась? И пил ли ты уже марганцовку? И давали ли тебе угля. (Вот какой заботливый.)

И, мол, простишь ли?»

А Беспросветикову люди говорили, что перед смертью нужно всех прощать, чтобы не уходить на тот свет с плохими воспоминаниями и о себе не оставлять родственникам на память плохие впечатления.

И он так чуточку отошел, перестал сердиться на черта (ему как раз на тот момент даже полегче сделалось, тошнить перестало), и он думает: «Может, он (черт) в самом деле не знал, что так получится? Так же бывает, чтобы черт хотел хорошего, а вышло, как получилось?..»

И он отвечает черту, что ладно, черт с тобой! Я не в обиде. Если ты боишься, что я на том свете на тебя жаловаться буду, так я нет, не стану жаловаться. Скажу там: умер, и все. И баста! Пирожком случайно отравился. В общем, говорит, иди себе к черту.

Вскочил черт и поскакал, отпущенный, к себе обратно. В подземный переход, на ту сторону…

И ведь вот как получается! Хотел Беспросветиков по-хорошему с миром расстаться, простил, пожалел даже своего отравителя, отпустил его! Отпустил, а о других не подумал.

Будет теперь этот черт по-прежнему по подземному переходу шастать и других своей добротой угощать…

Бывает, поселится в человеке черт, только, так сказать, въедет, а человек давай его кормить, давай за ним ухаживать, шерстку плешивую вычесывать, блох с клопами гонять да пряниками кормить.

Кушай-кушай, говорит, чертушка, не стесняйся! С сыром тебе бутерброд или с икоркой?

И город покажет, и в кино сводит…. И на постель уложит. И женой с поганцем поделится….

Еще и укроет Чертушку своего одеяльцем и колыбельную споет.

Чего только, бывает, не сделает глупый человек ради этого бесененка.

А нечисти замшелой только того и надо: и давай Чертушка в человеке жиреть. Пятачок свой поганый изо всех щелей показывать, хрюкать.

Хрю да хрю! Хрюк да хрюк…

И еще недовольный вечно сидит, бурчит, шипит, плюется; то ему не это, это не то.

Глядишь, а уже жена того человека старой ему кажется: давай, говорит, новую жену, красивую. Бутерброд не свежий, говорит. Перина не перина. Друг – сволочь завистливая. Зарплата с гулькин кукиш.