Катрин Сигюрэ - Барашек с площади Вогезов

– Ты все время лжешь, – сказал он.

Я лгу? Да это оскорбление! И тут снова не обошлось без мадам де Фонтенэ.

– А ты мне не говорила, что была претенденткой на титул «Мисс Франция»…

Я чуть от стыда не умерла… Но ведь меня не выбрали…

В этом месте я заплакала. Может быть, из-за вина, или от усталости – вечеринка была длинной, или из-за избытка чувств, а скорее всего, из-за него, Незнакомца с площади Вогезов, который сидит у меня дома и говорит со мной на «ты», как будто мы вместе.

Он вытащил из кармана упаковку бумажных носовых платков, но я решительно отвергла ее. А потом совершила ошибку всей моей жизни, но она и должна была совершиться, это судьба. Я сказала:

– Ты знаешь, почему я плачу? Потому что все мужчины в моей жизни родились в пятидесятых, и один – в тысяча девятьсот девяносто втором. И, знаешь, почему-то в Нейи!

Это вызвало у меня новый приступ рыданий, а он прижал меня к себе и больше не задавал никаких вопросов.

Когда он меня успокоил (как мерзавец, кем и был, – просто погладив по головке), он сказал:

– К сожалению, мне надо идти. Странно…

Он встал, я тоже. Я больше не грустила. Со слезами вышел излишек вина, я так думаю. Еще я подумала, что между пьяными людьми никогда не происходит ничего хорошего, и даже если они по-настоящему любят друг друга, то перебор все равно бросает тень на отношения. Так что, может, все и к лучшему.

Но как же все-таки странно…

Незнакомец с площади Вогезов стоял посреди комнаты. Мы смотрели друг на друга. Не отрываясь. И подходили друг к другу все ближе и ближе. Наконец наши тела соединились, как намагниченные, клеточка к клеточке. И возникла загадка, несомненно связанная с ДНК. А как еще объяснить, что с одними людьми в жизни все склеивается, как клеем, в то время как с другими ничего не получается. У нас – получилось. Наверное, так бывает только раз в жизни, когда два необыкновенных человека чудесным образом встречаются. И над их жизнью встает заря.

В объятиях Незнакомца с площади Вогезов я поняла, что и на долю «чокнутой с бараном» может выпасть счастье. Я никогда не была сентиментальной, но столь позднее счастье дарило надежду, что оно пришло надолго. Не буду особо распространяться по этому поводу, но скажу, что наше физическое единение было безгранично и неразделимо. Но главное даже не это. Оказывается, Незнакомец месяцами шпионил за мной, и следил настолько пристально, что мог вспомнить вещи, которые были на мне только однажды, про которые я и сама уже забыла. К примеру, розовая юбка колоколом, «она была на тебе одним октябрьским утром». Да? И вправду была… В развитие этой темы я узнала, что для него ткани и цвета тоже служили символами, тоже подчинялись особой логике, суть которой заключается в том, что мы все живем под одним и тем же небом, и одежда разных тонов – от голубого до черного, от розоватого до серого – здорово влияет на наше настроение и нашу жизнь. Он видел, как я несла в прозрачной сумке маленькую неказистую собачку, и сказал, что эта сумка подходила к моей одежде и к моему образу вообще. Я поняла, что чем более сумасшедшей я казалась, тем больший интерес он испытывал ко мне. Так и было на самом деле. Появление барашка заставило запылать его разум. Без сомнения, он был своеобразным человеком, но не думаете же вы, что я могу заинтересоваться кем-то обыкновенным?

У него было множество интересов, он хорошо знал южные вина и все острова Средиземного моря, которые прилежно посещал. Он очень любил свою мать, гречанку по происхождению. (Это был плюс в смысле усыновления им моего барашка, так как Одиссей тоже был греком.) Он любил, как и я, все оттенки голубого и заметил, что лента на Туа сегодня была изумрудно-зеленая, а на мне – бирюзово-голубая одежда, так хорошо сочетающаяся с моими глазами, – он видел все, хотя моя бирюзово-голубая одежда валялась поблизости на полу. Про себя он сказал, что ему одинаково интересны и высокопоставленные персоны, и городская голытьба, и это он объяснил Эрику Жуффа, когда разговаривал с ним, но ведь и я говорила Эрику что-то подобное… Он спал с женщинами, которых находил красивыми, и переставал с ними спать, достаточно на них наглядевшись. Были в его жизни и те, кого он любил, и любил не только потому, что спит с ними. Но к тому моменту, когда он стал для меня Незнакомцем с площади Вогезов, их уже не было. Его привычную жизнь нарушила болезнь и смерть матери, случившаяся, в общем-то, внезапно. (В этом месте я подумала, что на ее могилку надо бы привезти грузовик гравия, потому что цветы вянут, а конфет усопшие не едят.) Его отец был итальянским священником, и он благодаря ему прилично знал Библию, даже процитировал мне Екклезиаста: «Всему свое время, время жить и время умирать, время смеяться и время плакать», – а от себя добавил: «Время любить и время пощадить себя». Слушая его, я задавалась вопросом: почему, почему мы соединились только сейчас?