Владимир Чугунов - Буря

Отворила передо мной апартаменты Варвара Андреевна. Без женских художеств она даже тянула на красавицу. Завидев меня, невесело улыбнулась.

— Надеюсь, не компанию приехал составить?

— Я не пью.

— Видела.

— То был особый случай.

Она уже несколько теплее улыбнулась, вздохнула: «Проходи». И я пошёл за ней следом. Путеводительница проводила меня на кухню: «Вот, полюбуйся!»

Пока я любовался на отцов дружных семейств, сидевших за небольшим кухонным столиком друг против друга в компании ополовиненной бутылки водки и немудрёной закуски, Варвара Андреевна шумела водой и гремела посудой в раковине.

Анатолий Борисович, мутно глянув на меня, поскрёб щетину и молча указал на третий стул. Отец на моё появление никак не отреагировал, но щетину поскрёб тоже.

Я присел к столу. Мне сразу налили. Я кашлянул — и залпом выпил стопку. Анатолий Борисович поднял большой палец вверх. Отец, как римский император, вниз. Правда, над своей стопкой, и Анатолий Борисович понял это по-своему, налил ему, потом себе и чуть-чуть мне.

— Жалко? — съязвил я.

У Анатолия Борисовича сами собой удивились брови и губы, и он долил мне до полной. Отец скосился на меня. И я назло взял и хлопнул.

— Хоть бы подождал, — урезонил меня Анатолий Борисович. — Хоть бы для приличия спросил — за что?

— А вы за что до меня пили? Вот и я за это.

Рот у Анатолия Борисовича опять сам собой поехал на сторону. Вообще, надо сказать, у пьяных людей на лице всё само собой происходит, без всякой связи с тем, что внутри. Это уже моё личное наблюдение.

— Ну, а мы за что выпьем?

— Да просто так.

— Просто так алкаши пьют, — возразил Лапаев.

— А вы кто? — поинтересовалась Варвара Андреевна.

Вопрос был оставлен без внимания. И это тоже один из признаков внутреннего состояния пьяниц. Им говорят, а они будто ничего не слышат.

— Тогда — за всё! — сказал отец.

— За всё сразу? — удивились брови и рот Анатолия Борисовича, а вот глаза при этом грустили.

Отцова голова чуть не ударилась о стол.

— Ну хорошо, давай!

И они хотели выпить, но мой рот возопил:

— А мне?

— Сам себе наливай, у нас руки заняты.

Я согласился, налил и вместе с ними хлопнул. Поскольку я ещё не закусывал, меня сразу потянуло на покаяние.

— Варвара Андреевна, — сказал я. — Это я чтобы им меньше досталось. Завтра мама приезжает. Вызовите, пожалуйста, такси. Деньги вот.

— Откуда у тебя деньги? — спросили кривой рот и брови отца.

Я сказал откуда и решительно вырос над столом.

— Всё! Собирайся! Едем!

Плечи отца согласились, хотя рот был против.

Такси прибыло скоро, о чём известил телефонный звонок. Нас пошли провожать. Отца усадили на заднее сиденье, я с тремя бутербродами с дефицитной колбасой устроился впереди. Шеф спросил, куда ехать, и мы помчались. За окнами летевшего автомобиля в это время что-то происходило, но я был занят бутербродами, а точнее, сжомкал сначала очень вкусную дефицитную колбаску, ну а хлеба я и дома наемся.

Когда меня потянуло петь, таксист попросил приоткрыть окошко. «А то, — сказал, — на уши давит». А вот песня ему понравилась. Про любовь. Сейчас.

И так, надо сказать, эта дрянь ко мне привязалась, что даже таксисту наконец надоело слушать.

— Хорошая вообще-то песня, — перебил он. — А ещё какую-нибудь знаешь?

И я запел:

— Как?

— Сам сочинил?

— А что — не похоже? — слукавил я.

Он неопределённо пожал плечами. И я не стал его разубеждать. Пусть сомневается. На то и жизнь, чтобы сомневаться.

У родной калитки я попросил притормозить, достал пятёрку, деловито сказал: «Держи, шеф. Сдачи не надо».

— Какая сдача? — возразил он. — Посмотри на таксометр.

Я из любопытства глянул: «3-50».

— И чего?

— Рупь двадцать за вызов. А назад я на воде поеду?

— Это уже меня не касается.

— То-то и оно! Знал бы, не поехал!

— Извини, шеф, ничем помочь не могу. А хочешь, оставайся у нас ночевать.

— Шутник, да, шутник?

И он дал по газам. Задние колёса засвистели. Машина унеслась. А мы с отцом почти в обнимку (я его еле растолкал), как выражаются дружественные народы, «пишлы до хаты».

Бабушка приняла с рук на руки своё ненаглядное чадо и повела отхаживать, а я теми же стопами направился к Елене Сергеевне. Но она, открыв дверь, сразу поморщилась и заградила мне дорогу.