Юрий Батяйкин - Яблоки горят зелёным

Влетев в апартаменты хозяина, он первым делом наткнулся на сделавшую перманент и пластическую операцию Катрин с короной на лысоватой макушке.

Ротмистр взял помолодевшую ведьму за глотку и повелительно спросил:

– Сам где?

Старуха мотнула головой на ванную. Муромцев рванул дверь и обалдел.

В ванне, до краев наполненной советскими деньгами самых крупных купюр, лежал, улыбаясь зубами молодого аллигатора, Залупини, курил и, попивая абсент под музыку народной французской песни «Жани-Мани», читал отдававшую свежей типографской краской издательства «Посев» книгу собственного сочинения «“Бабки” на бочку».

– Что, сбылась вековая мечта валютчика? – спросил ошеломленного Залупини Муромцев.

– Однако, граф, – замурлыкал Окладов, – неловко как-то. Я принимаю ванну… Вы врываетесь…

– Вот что, – сказал, вытряхивая из «бабок» французского Ротшильда, Муромцев. – Я уполномочен исполнить завещание Бочкина.

– А мне ничего не надо, – смеясь, сказал Окладов.

– Как так?

– У меня все есть. Я это говно, – он кивнул за окно, где стояли автомобили, – здесь покупаю за копейки у Внешторга и продаю за копейки, как тот еврей, но только за валюту.

– И берут?

– Берут. На один-то раз их хватает…

– Бочкин оставил тебе миллион.

– В какой валюте?

– В тугриках.

– В чем??

– Знаешь что, милок, – строго сказал Муромцев, – хватит-ка вые…ваться. Условие таково, что для получения наследства мы должны быть в наличии все, и притом – в Стамбуле.

– А я не поеду. Да и жена моя, если узнает, что Бочкин умер, окочурится от разрыва сердца.

– Му. к, мы сначала ей выдадим наследство, а потом скажем, – улыбнулся истопник.

– Это меняет дело, – сверкнул глазами Окладов. – А когда ехать? Катрин! – закричал Окладов. – Мы тотчас же едем в Турцию.

Через несколько минут все неслись в «чайке» в аэропорт. Бросив машину, которую Окладов купил сам у себя, с открытыми дверями и невыключенными фарами и мотором, они купили билет на рейс «Париж – Лондон – Стамбул».

В Англии к ним присоединился Погадаев, которому они позвонили по телефону с борта самолета.

Наконец самолет взял курс на Константинополь.

В Стамбуле произошла неприятность. Катрин потеряла камень из своей короны, которая на голове была повязана платком, и не захотела выходить из самолета.

Трудно сказать, чем бы все кончилось, если бы не крыска.

Когда заминка была улажена, истопник отвез компанию в отель, приказал спать и, заперев на ключ, поехал к Бочкину.

Утром в ослепительной манишке и черном, как антрацит, фраке, в чалме для куражу, гладко выбритый и слегка пьяный, Муромцев распахнул дверь в упомянутый номер и бросил на пол два фрака, манишки и вечерний туалет для Катрин.

– К вечеру быть одетыми, – приказал он.

Сигимицу остался сторожить наследников. А Муромцев поехал на таможню.

Берия обнял его и вручил приказ о назначении его генералом МГБ.

– Вот что, – усмехнулся он, – мы тут немного подумали и решили вам дать недурной шанс. Здесь, – сказал он, подавая истопнику полуистлевшую карту не то Красного, не то Саргассова моря, – затонул испанский галеон с золотом. Найдете, – представим к Героям СССР. По правде… Хо-хо. Примерное место уже помечено крестиком. Впрочем, непосредственно мы с вами больше уже не увидимся.

– Как это?

– На пенсию я.

– Домой?

– Да нет. Ведь там все думают, что меня расстреляли, да и не осталось у меня никого. Поеду доживать свой век в Германию. Уже и домик купил, где родился и вырос Ленин.

– Значит, он правда немецкий шпион был?

– Не только немецкий. Но и английский, французский, американский – всех стран!

– Ну прощайте!

– Счастливо вам, ротмистр.

Но улице было жарко. От знойного воздуха пересыхало в горле.

Муромцев дошел до караван-сарая в тени мечети и заказал шербет – так, словно всю жизнь и пил только его.

Наступил вечер.

Роскошный «роллс-ройс» подкатил к синагоге. Из него, слегка покачиваясь, вышли расфранченные гости и по убранному еловыми ветками коридору прошли в поминальный зал.

В ограниченном буквой «Б» зале стояли поминальные столы, а в пространстве между ними, в серебряном, инкрустированном советскими орденами саркофаге, оборудованном кондиционером и прозрачной крышкой, лежал «набальзамированный труп» Малофея Бочкина. Катрин на потеху завязали глаза, чтобы не околела раньше времени.

Началась церемония получения наследства. Нотариус удостоверил личности присутствующих и начал читать завещание: