Николай Редькин - Тихая Виледь

– Степа! Ведь ничегошеньки у меня с ним не было…

– Ну да ладно! Кого мы еще не поминали-то? – И, не дожидаясь ответа, он опрокинул в широко открытый рот весь стакан.

Егор засыпал – тупо стукался о столешницу головой. Бабы растормошили его и отвели на кровать.

Пришедший с улицы Федя даже не взглянул на отца с матерью. Проследовал к своему столу со связкой книг: этой небольшой библиотечкой райком премировал его за честный поступок.

Книги в деревню привез Николай Илларионович.

Беда нависла и над разоренным домом Шуры.

Как-то утром шла она с фермы после обряда, да напокасьту Нефедко на пути ее встретился.

Прошел было мимо, да вдруг остановился-оборотился: очень уж осторожно Шура идет, камни обходит, шажочки делает маленькие, словно что-то образовалось у нее в промежности и мешает шире ноги ставить.

Дошла она так до дома своего, поднялась по ступеням крылечным и скорехонько в дом шмыгнула.

Подивился Нефедко, но значения особенного не придал: мало ли чего с бабой бывает!

Но рано утром следующего дня, когда он бегал по дворам и отдавал наряды, Шура опять ему на глаза попалась: но как бойко она теперь на ферму бежала!

Дородными руками размахивала, длинными ногами шаги делала широкие.

Заподозрил Нефедко неладное. Поглядеть решил, какой Шура после дойки пойдет.

И вот стоит он у школы, облокотился на изгородь. Курит. Появилась Шура в дверях фермы и опять, как вчера, тихонько идет, семенит.

Завидев Нефедка, свернула на тропинку да пустырем – к дому своему! Но Нефедко окликнул ее, догнал и – хвать за плечо! Она побелела и дара речи лишилась, а он, пакостник, подол ее длинной запачканной навозом юбки задрал – а там болтается небольшой такой туесочек, плотно крышкой деревянной закрыт и подвязан к поясу веревочками…

За Шурой приехали в один из дождливых летних дней.

Поливало низкое небо землю грешную слезами обильными.

Поля видела, как Шуру повели, как спускалась она с высокого заднегорского угора Подогородцами в низину, к ручью Портомою. Ноги ее заплетались.

Тугие струи дождя секли лицо и тело. Но она не замечала ни дождя, ни ветра.

Ребятишки бежали за ней, спотыкались, падали, плакали, вновь вскакивали, стараясь не отстать от уходящей в дождь матушки.

Они делали это из всех своих детских сил, работали маленькими ручонками, семенили босыми ножками.

Их пыталась догнать Дарья, окликивала их.

Они не слушались ее. Бежали под гору…

А Шура все уходила, все дальше, дальше – в пелену дождя.

И сердце ее разрывалось.

Молчаливый Боря бежал за матерью, настигал ее…

– Мамочка, куда ты, мамочка! – плакали Оля и Маня. Оборванные, грязные, промокшие до нитки, они дрожали как осиновые листочки, зуб на зуб не попадал. – Мамочка, мамочка!..

– Да забери ты их! – в отчаянии кричала Шура Дарье. – Детоньки мои, Боренька, Оленька, Манечка, простите меня, Христа ради…

И надрывный голос ее, и отчаянный детский плач отдалялся от Пелагеи, тонул в мареве дождя: немая и страшная, в одном платье, стояла она под потоком, и вода небесная обильно струилась по ее мертвому лицу…

– Мамочка!..

Тишина. Как на кладбище. Ни звука. Ни дуновения ветерка. Тишина необычная, странная, словно кем-то устроенная. Как будто еще недавно шумел ветер, гремела страшная гроза, сверкали ослепительные молнии, струи дождя долбили истосковавшуюся по влаге землю. И кричали окрест обеспокоенные люди, и плакали дети. И вдруг, словно по команде невидимого распорядителя, все разом стихло. Ни птицы. Ни человека. Неподвижная стена леса. Неподвижное июльское солнце над угором залило мир мертвым светом. Лишь одинокий путник виден далеко на Большой дороге, что ведет от села Покрова к Заднегорью. В густой пыли утопают ботинки. Штанины брюк из черных превратились в серые. Но путник не обращает внимания на неудобства пути. Он отчего-то торопится, словно боится не успеть. Куда? Зачем?

Вот он сворачивает с Большой дороги на узкую, мало езженную, густо поросшую травой. Дорога ныряет в лес. Идти становится труднее. Густая трава путает ноги.

Чем дальше идет путник, тем дорога становится уже. Все чаще встречается мелкий кустарник посреди нее, а в колеях стоит черная вода. Ботинки незнакомца очистились от пыли, намокли от влажной травы. Иногда дорогу перегораживают огромные валежины, старые осины, березы, и незнакомец вынужден перебираться через них.