Николай Редькин - Тихая Виледь

А Федя сидел за столом и учил новую писню:

В Девятое [43]Валенковы пили. Не слушая Анисью-пилу, наливали один граненый стакан за другим.

– Анну мы помянули, Тимофея, Агафью… – бессвязно говорил Степан совсем захмелевшему Егору.

– А Захара и Ефимка поминать не будем, может, живые еще… Поля! Давай-ко мы еще и попляшем, а?

– Только и осталось – в Девятое плясать! – заворчала Поля. – А вы еще писен веселых попойте! Сыночек-от у тебя мастер их складывать. Как бы мне рожать в тюрьме не пришлось. А может, как матушку Валентину, отпустят домой опростаться…

– Эко ты говоришь, Поля! Да неужто и правда скоро? Дай-ко я погляжу-пощупаю. – Степан хотел дотронуться до живота Пелагеиного, но та уклонилась.

– Да у вас, у дикарей, одно на уме! Посмешнее еще отча-то будешь, – бранилась Анисья. – Тот трояк по ветру пустил, ишь, какой богатый! И на кого обзарился? На Миропийку! Тьфу! Смеется над вами народ и смеяться будет. И чего я за дикаря такого замуж выскочила? Да и ты, Поля, тоже хороша, бросилась с головой в омут. Слабые мы на передок-от, вот нас и взбельхивает да котосает…

Тут в избу вошел гость незваный, Николай Илларионович, и Анисья замолчала.

Поле показалось, как будто все в доме сразу изменилось. Стало не своим, чужим.

– Ты чего это? Пьян? – не поздоровавшись, гневно спросил гость.

– Проходи, Николай Илларионович, присаживайся. Не думал я, не гадал, что сегодня к нам ты пожалуешь, не обещался. Пьян! Пьян! Сам видишь. Поминаем всех кряду. А ведь их, мертвеньких-то, столечко, что, пожалуй, одного дня и не хватит. Ну да ничего! Остальных в Октябрьские помянем…

– Да ты чего несешь, Степан? Поповские праздники празднуешь? И бабы твои вырядились, в Покрово побежали тайком, полями – видел! Хороши, нечего сказать…

– Так они же на могилки пошли, своих помянуть, – тихо, но твердо сказала Поля.

Ей приятно было, что Степан ее подвыпивший не лебезит перед чистеньким покровцем.

– Подожди, с тобой еще будет разговор!

– Ой! – совсем оживилась Поля. И страшно, и весело ей было ступать по краюшку по самому…

И хотелось все дальше и дальше – не желала она останавливаться…

А покровец, чудак, все одно талдычит – кто и куда у Степана побежал.

– Степан! Твои, говорю, – полем, в Покрово! А знают ли они, что у кладбища милицейский наряд выставлен? Степан, очнись, тебя же с работы снимать собираются. Вопрос уже стоит!

– А когда надо, у нас уж завсегда стоит. А, Поля? Чего-чего, а уж это-то… Уж приказывать не надо…

– Правда, Степушка! – Как любо ей было теперь, что он прежний, ее Степушка, не изменился, не переменился, когда гость непрошеный в избу ввалился. И гостя чистенького Поля словом скабрезным приласкала: – Так что, вы говорите, стоит-то у вас? Уже?

Гость сплюнул, отвернулся от нахальницы.

– Фу ты, пакостник! – вдруг набросилась Анисья на Степана, почуяв неладное (слов Полиных она как будто и не слышала). – С тобой человек по-хорошему пошуметь приехал…

– А не этот ли хороший человек Феденьку нашего в газету пропечатал? Не читала ли ты, мать, чего там намараковано?

Поля хмыкнула. Хохотнула страшно. И если уж в пропасть – то сейчас, с головой…

– Да замолчишь ты! – И шагнул покровец вперед. Побагровел.

– А вот уж в доме-то моем ты голос не возвышай! – И Степан с лавки поднялся и шагнул навстречу гостю непрошеному.

С мгновение они стояли друг против друга, уперлись взглядами как ненормальные.

Поля затаила дыхание. А ежели как сцепятся? Степан, он может, уж не уступит! Недаром Ефимко его бараном прозвал… Казалось, еще мгновение – и случится непоправимое. И Поле казалось, что и в ней самой сейчас что-то произойдет, лопнет, понесется вниз. И пусть! Пусть сейчас! В пропасть! В бездну!

Лишь несчастная Анисья бегала вокруг мужиков. Толкала Егора, сидевшего за столом, но тот совсем засоловел и, казалось, не понимал, почему два мужика стоят сейчас под его матницей…

Покровец не выдержал, развернулся круто – хлопнул дверью.

– Давно я тебя, Степушка, таким не видела, – говорила Поля, переведя дух. – А ведь за тебя за такого я когда-то в кучу мужиков бросилась…

– Ну вот! Теперь вам обоим тюрьма, – глухо сказала пришедшая в себя Анисья.

– Это-то нынче как шутья, – пьяно бормотал Степан, – хоть с Ефимком тама повидаемся…