Филимон Сергеев - Идущий от солнца

– С Богом, Ваня, – подбодрила его Вера и тоже стала поглядывать на солнце.

Иван пошел к пострадавшему прямо и решительно, хотя еловая жердь сразу же погрузилась в трясину, оставив после себя черные пузыри.

Но лыжи продолжали каким-то чудом двигаться вперед, и через несколько размашистых шагов он буквально вцепился в тело еще живого человека.

– Вера, тяни! – сразу выкрикнул он. – Бедолага, дышит!

– Камарад, камарад! – тут же разнес ветер голос пострадавшего. – Америка, Россия, дружба!

От этих слов Иван чуть не выронил из рук иностранца. Но тот вдруг сам вцепился в его шею и начал вместе с лыжами тащить под себя.

– Америка, Россия, дружба! – еще громче пытался сказать он, но голос его был слабым и беспомощным, как голос подстреленного волка в предсмертных судорогах.

«Наверно, большой дружбы не получится, если ты будешь в каждую дыру лезть» – почему-то подумал Иван, но промолчал. «Все равно не поймет…» – решил он.

Вытащенный из трясины иностранец, несмотря на молодой возраст, оказался очень тяжелым. Он даже ухитрился сломать охотничью самодельную лыжу, когда Иван вытягивал его из «черной дыры». Его поведение было похоже на агонию сильно подраненного зверя. Как только его положили на розвальни, он сразу притих, лицо его вспыхнуло, воспалилось, вероятно от большой температуры. Он печально закрыл свои красивые европейские глаза и начал громко бредить.

– Верушка, ты довольна нашим приобретением? – с улыбкой спросил Иван, когда упряжка тронулась дальше и языки пламени, разносимые ветром, стали заметно беспокоить лошадей.

Вера молчала. Она задумчиво смотрела по сторонам лесной необъезженной дороги, и душа ее светилась каким-то безысходным душераздирающим отчаянием. Ей почему-то хотелось сейчас как можно глубже дышать и гнать от себя скверные мысли. «Страшная, непоправимая беда пришла к этим людям, – с тревогой размышляла она. – Они отважились покорить землю, которую абсолютно не знают. Они насмотрелись художественных фильмов, где народная мудрость подменяется угодническими переживаниями актеров и режиссеров, которым лишь бы схватить кусок пирога, и при этом быть абсолютно равнодушными к поставленной проблеме. Они начитались книжек, где наши вожди похожи на Али-бабу, а народ – на сорок разбойников. Какое глупое, мерзкое отношение к нашей земле и ее людям, – размышляла Вера. – Они бредят богатством, свободой и, конечно, хотят быть бессмертными, думая, что бессмертие тоже можно купить. Но как велико расстояние от желаемого до действительности. Жутко смотреть, как безжалостные языки пламени, подгоняемые ветром, съедают их тела, души, технику. Я начинаю догадываться, почему это происходит. Они потеряли связь с потревоженной землей и ее корнями. Деньги сделали их кастрированными людьми с механическими кровожадными мозгами, очень похожими на мозги страшных животных, которые поедают сами себя, а также себе подобных и получают большое удовольствие. Но Россия пока еще совсем другая страна, и в ней много светлых уголков, где люди живут единой семьей и очень чувствуют, когда им дают свободу, а когда превращают в рабов, перевернув сознание и человеческие понятия. Этим занимаются те, кто хочет похоронить Россию, так называемые перевертыши и завоеватели с европейскими уставами для русских душ».

– Вера, нам надо торопиться, – тихо сказал Иван, оборвав ее размышления. – Прошу, сядь ко мне поближе. – Он взял ее руку, прижал к своей взмыленной груди и, опустив голову, начал страстно целовать ее дрожащие пальцы. – Я очень устал, милая моя невестушка… Очень устал. У меня сильно кружится и гудит голова. Обними меня. Может, мне будет лучше. Как не вовремя эта внезапная слабость. Ты пойми, что сейчас может начаться самое страшное, самое непредсказуемое.

Вера положила другую руку ему на плечо и ласково укусила его за мочку разгоряченного уха.

– По-моему, самое страшное позади.

– Нет, Верушка, впереди. впереди. Еще как впереди. Сейчас должен появиться еще один вертолет, и если нас сумеют обнаружить, то скоро меня ждет опять тюремный срок, и не только меня. Тебя тоже. Мне тяжко думать об этом. Но это так. В наших санях лежит иностранец. Учитывая мой лагерный стаж, его будут считать заложником. Обратного не докажешь, потому что мы везем его не в сельскую больницу, а в брусничное суземье. Зачем, спрашивается?

– Как зачем?! Я хочу, чтобы у тебя крылья выросли! Я хочу, чтобы ты со своим родником вечности был примером для многих. – Вера убрала руку с его плеча и нежно обхватила его разгоряченную, гибкую, как у лебедя, шею. Сейчас она чувствовала всем телом, до самой глубины своего донышка, что в душе ее нет никакой корысти, никакой хитрости, никакого зажима. Ничего этого сейчас в ней не было. А было такое ни с чем несравнимое блаженство, такая безграничная нега любви и радости, что сердце ее запрыгало и затомилось от счастья. – Как думаешь, Ваня, – тихо спросила она, разглаживая его густые, пахнущие костром волосы, – зачем несмышленых детей водят в детский сад, а слабоумных подростков определяют в специальные школы?