Коллектив авторов - Времена и нравы (сборник)

– Знаешь? Это лодки для развлечений, – загадочно сказал Хуэй Маото.

– Лодки для развлечений? – не понял Дабао. Лицо его было озадаченным.

– Ну, лодки для развлечений, вино из цветов [79], – двусмысленно осклабился Хуэй Маото. – В древних книгах про такое писали, это место для таких вот дел.

– А? – все еще не понимал Дабао.

– Да проститутки же! – выложил Хуэй Маото прямым текстом.

– А?!

Дабао был глубоко потрясен. Он глядел то на Хуэй Маото, то в сторону лодок, не веря, что здесь занимаются еще и такими делами.

– Не веришь? Я тебя отведу, посмотришь и сам убедишься.

Дабао поколебался, ему очень хотелось увидеть, какие они – проститутки, но все-таки было страшно. Увидев, что Хуэй Маото уже ступил на доску, он скрепя сердце потащился следом.

Когда он дошел до конца доски, из-за деревянной перегородки неожиданно показался здоровенный детина, который перегородил ему дорогу и тихо, но грубо спросил:

– Чё творишь?

Это «чё» было таким же, как и в его родном краю, поэтому Дабао понял. Он увидел, что на шее детины висит золотая цепь толщиной с палец, руки покрыты татуировками, а ноги обуты в шлепанцы, и вдруг беспричинно перепугался и запросил:

– Пойдем назад!

– Не трусь! – сказал Хуэй Маото и хихикнул верзиле: – Мы тут постоянные клиенты, развлекаться пришли.

Верзила осклабился, ощерив рот. Его улыбка была немного жуткой.

Дабао поспешил подняться на лодку, осторожно обогнув детину. Он старался не отставать от Хуэй Маото, шагавшего по доскам с лодки на лодку. Дабао заметил, что на каждой лодке сидят на досках или на корточках мужчина и женщина. Мужчины были грубы и мрачны, женщины выглядели старше своих лет, но одеты с большим тщанием. Занавески на лодках были опущены и наглухо задернуты, но он знал, что внутри кто-то есть. Изнутри доносился такой деликатный, еле слышный, почти даже не слышный звук. Дабао старательно прислушался, но звук закончился, как будто и не было его. Внезапно откуда-то раздался пронзительный женский крик «А-а!», а затем сразу «Да, о да, о да!» сквозь тяжелое дыхание. Он испугался: да нешто можно же так кричать? Ноги его затряслись, как у малярийного. Он потопал на месте, стараясь успокоиться, но никак не мог, его колени знай себе тряслись, как будто он шагал по вате. Сердце его бросило в жар, тело как будто вспухло, глаза затуманились, и в груди дыханье сперло.

Дабао быстро развернулся и неловкими скачками вернулся назад, на песчаный берег.

Хуэй Маото повернул назад вслед за ним. Он вновь и вновь спрашивал: в чем дело, что случилось?

Дабао шел вперед, не отвечая.

Хуэй Маото сказал:

– Вернемся, повеселимся.

Повеселимся, то есть посношаемся разок.

Дабао все шел, не издавая ни звука.

– С таким трудом единственный раз выбрались, так давай на стороне попробуем свеженького, – не унимался Хуэй Маото.

Дабао прибавил шаг и вышел в квартал, после чего наконец подал голос.

– Какая грязь! – воскликнул он.

Хуэй Маото подумал, склонивши голову, потом кивнул и согласился, что действительно подозревает на лодках определенную нечистоплотность: каюта такая узкая, кровать такая маленькая, подушки черные, подстилки скомканы, сверху кто угодно спустить может – действительно, очень грязно.

Стоя там, они оба молча закурили.

Неожиданно Хуэй Маото отшвырнул окурок и сказал:

– Я тебя в другое такое место свожу, глянешь.

Дабао сперва поколебался, но все-таки последовал за ним, и они свернули в один из закоулков квартала.

Он был очень коротким, длиной не более ста метров, и домов по обе стороны совсем немного, но все с высокими кирпичными стенами, а двери с широкими высокими притолоками и необычными парными надписями [80]у входа. На стеклах красовались наклеенные картинки с девушками почти в натуральный человеческий рост; ресницы девушек были длинными и пленяющими. Посреди улочки росла большая смоковница. Должно быть, она была очень старой, может, в ней уже поселился собственный дух, а ствол был иссиня-черным, таким толстым, что только вдвоем обхватить можно. Ветер шелестел листвой ее густой раскидистой кроны и повязанными на ветви красными ленточками и бумажками, которые оставляли как моления духам. Со всех сторон к земле спускались воздушные корни, толстые и тонкие, на них можно было сидеть, как на скамейке. Почти возле каждой двери здесь стояло несколько женщин. Из уст Хуэй Маото Дабао уже узнал, что их называют «уличными женщинами». То есть, откровенно говоря, это были незарегистрированные проститутки, которых можно было увести и познать. На улочке время от времени появлялись пары и тройки молодых людей, которые бродили неспешно, глядя то в небо, то вперед, и искоса бросали как будто бы случайные взгляды. Они приезжали специально, привлеченные репутацией этого места; тех, кто только смотрел на свеженькое, было много, тех, кто осмеливался воплотить желания в жизнь, – мало. Они удовлетворяли то смутное желание, которое трудно передать словами. Хуэй Маото был в своей тарелке, на него бросали горячие взгляды и здоровались, он в ответ махал рукой, кричал «Хэллоу», но не замедлял шагов. Он вел Дабао прямо к подножию смоковницы. Там собралось множество уличных женщин, некоторые стояли, некоторые сидели на корнях, некоторые грызли семечки, некоторые, раскрыв маленькое зеркальце, приглаживали брови ногтем безымянного пальца. Им всем было за двадцать, губы ярко накрашены, словно вымазаны свиной кровью, а одежда легкая и откровенная. Дабао остановился подальше от них, он первый раз увидел легендарных «проституток», и ему очень хотелось подойти поближе, но ноги стояли на месте, как не хозяева себе. Он вспомнил, как в детстве, когда запускали хлопушки, он и посмотреть хотел, и боялся, и всегда стоял чуть поодаль, закрыв уши руками.