Коллектив авторов - Времена и нравы (сборник)

Лю Сянцюнь продолжал ее утешать и предложил следующее:

– Когда потеплеет, я останусь присматривать за ним, а ты сходишь развеешься.

Кан Лянь резко вскочила:

– Я не боюсь холода; пока ты не заговорил об этом, все было нормально, а теперь у меня непреодолимое желание пойти! – Она краем глаза посмотрела на старика, и на лице ее появилась печаль. – Жаль, что мы живем в многоэтажке, иначе можно было бы выкатить его и погулять с ним.

В душе Лю Сянцюня что-то ёкнуло, он решил прощупать почву:

– Когда человек живет, он не может не коснуться земли. В конце года мне выдадут премию, как ты смотришь на то, чтобы купить одноэтажный домик с маленьким садом?

Кан Лянь сказала:

– Почему бы и нет? Я уже сыта по горло этой бетонной коробкой.

Лю Сянцюнь успокоился и поторопил ее:

– Пойдем, спустишься вниз, побродишь, проведешь побольше времени с другими женщинами.

Спускаясь вниз, Кан Лянь слышала биение собственного сердца. Дул освежающий ночной ветерок, площадку освещали фонари, кто-то занимался танцами, кто-то играл в ласточку [187], кто-то выполнял упражнения тайцзицюань [188]. Она подошла туда, где было много людей, и все, что она слышала из их болтовни, казалось ей таким новым, а лица, которые она видела, – милыми.

Люди ее помнили и в знак приветствия дружелюбно кивали головами: о, это та женщина, «увядший цветок горького латука» [189]. Она раньше работала, хорошо образованная, у нее любящее выражение лица, она строгая жена, почтительная невестка и умеет сдерживать недовольство и обиду, очень хорошо себя контролирует.

– Ты же Кан Лянь, давненько не виделись. – К ней степенно подошел Ли Ханьтин и стал прикидывать на пальцах. – Ого, более трех месяцев.

Ли Ханьтин учтиво справился о здоровье старика после перелома и с загадочным выражением лица сказал:

– Это хорошо, что ему трудно передвигаться. – Затем он спросил: – В тот день шел сильный снег, помнишь?

Кан Лянь закивала головой, она вспомнила, как свекор смотрел на снегопад.

Старик Ли с серьезным выражением на лице стал рассказывать историю, произошедшую той снежной ночью. Ее герой, старина Тань, тоже страдал от болезни Альцгеймера, и преждевременно выпил суп забвения [190], но ни сердце, ни печень, ни почки не пострадали! Старик Ли сказал:

– У старины Таня хорошая дочь, профессор в университете; чтобы заботиться о бате своем, раньше срока вышла на пенсию, ухаживала за ним семь лет. Старик Тань ни о чем не беспокоился; в тот день, когда выпал снег, он сбежал, домашние искали его полночи, а когда нашли… – Старик Ли мягко втянул в себя воздух: – Ох-ох-ох, старина Тань неподвижно стоял на берегу реки, весь белый-белый.

– Он умер? – спросила Кан Лянь.

Старик Ли ответил:

– Промерз насквозь, уже никак ему было не помочь. Причем рассудком он был лучше кошки или собаки и довольно резво двигался, непонятно, что произошло, вот что за петух его клюнул…

В начале зимы ночное небо было чистым и высоким, холодный лунный свет лился на землю. Кан Лянь было стыдно размышлять о наступившем счастье, она не осмеливалась в полной мере погрузиться в него.

Последние несколько лет в первые дни весны по лунному календарю Кан Лянь всегда заказывала для старика новую одежду – немнущуюся «суньятсеновку» [191]. Старик был ветераном труда. Он начал работать еще до Освобождения в 1949 году и всю свою жизнь носил форму, всегда чистую и как с иголочки. Девушки, сидевшие под деревом на въезде в деревню, часто обсуждали его, говорили, что он очень чистоплотный мужчина. Самое глубокое впечатление на Кан Лянь произвел длинный шарф цвета верблюжьей шерсти, полоски которого были сплетены в колос, и шарф этот можно было закидывать на плечи как душа пожелает. Старик был прежде высокого роста, широкоплечий, как эталонная вешалка для одежды, лицо у него тоже было широким, переносица – высокой и прямой, а взгляд одухотворенный, и во всем его облике присутствовало некое очарование старины. Толкая вперед велосипед, он шел под высоким осенним небом, словно персонаж, сошедший с киноленты или картины.

В конце года Кан Лянь пригласила домой портниху. Она распрямила руку старика, и швея, развернув сантиметр и впиваясь ногтями в кожу, стала снимать мерки, качая головой и бубня себе под нос:

– Рост у него изрядно уменьшился, этот год для него пороговый.

Проводив портниху и взглянув на подавленного старика, Кан Лянь сказала самой себе: «В следующем году исполнится восемьдесят шесть, очень благополучный возраст, давай постараемся пережить этот год».