Наталия Терентьева: Солнце на антресолях

– Расскажи мне, что хотел сказать папа, ведь ты поняла, расстроилась. – Я села напротив мамы на кухне и взяла сушку. Сушка оказалась жесткой, поэтому пришлось откусить ее с хрустом.

– Не чавкай, пожалуйста, – поморщилась мама. – Ну что ты ешь, как лесоруб…

– Ты видела когда-нибудь, как едят лесорубы? – удивилась я, заталкивая в рот остаток сушки.

– Ну или как огромный немец с большим животом… Нет, нет, – спохватившись, сама поправилась мама, – немцы такие же люди, но…

– Немцы – это внуки фашистов, мама, так что все правильно ты говоришь!

– Сашенька! Ну, как ты можешь! Я же воспитываю тебя в любви ко всем людям… – расстроилась мама.

– Минус внуки и правнуки фашистов, договорились? И еще американцы, которые хотят разделить Россию на пятьдесят маленьких частей, чтобы было как у них – много штатов, каждый со своей конституцией. А еще лучше совсем отдельно: страна Московия, страна Сибирия, страна Якутия…

– Сашенька… – Мама умоляюще смотрела на меня. – Пожалуйста, не начинай про политику… У меня сердце сразу стучит… Это все невыносимо и безвыходно…

– У меня просто зуб мудрости последний растет, мам, – объяснила я. – Поэтому я про глобальные вещи думаю и так некрасиво ем. Неудобно очень. Хочешь на зуб посмотреть?

– Нет… – Мама грустно покачала головой. – Почему ты такая? Ты ведь изящная, стройненькая, не бегемот вроде, и голос у тебя красивый, нежный даже, улыбка такая прекрасная, волосы, как у… – мама подумала, – у принцессы… А ты стараешься быть грубой… Как плохой мальчик… И у тебя не слишком хорошо это получается, знаешь ли. Почему так?

– Где ты этого начиталась! – вздохнула я. – Принцесса, плохой мальчик… Мам!..

– Я книжку сейчас правлю, – засмеялась мама. – Там одни принцессы, эльфы, еще какие-то… с несуществующими названиями… существа. И плохой мальчик, который попадает в этот мир.

– И что, его там съели? – спросила я.

– Сашенька! – Мама опять рассмеялась, щеки ее порозовели. – Знаешь, ты ведь на самом деле похожа на Сережу, только…

– Только девочка, да?

– Только ты лучше… – Мама с любовью погладила меня по голове. – У него все шутки такие… Смешные, но злые. А у тебя просто смешные.

– Ты поэтому когда-то его полюбила? За шутки?

Мама опустила глаза.

– Давай не будем говорить об этом.

– Почему, мам? Ты мне обещала рассказать, когда я буду большая, как ты познакомилась с папой и почему вы расстались. И вообще, как все было.

Мама испуганно подняла глаза.

– А ты уже выросла?

– Да.

Мама помолчала.

– Можно, я расскажу тебе это… через год? Хорошо?

– Почему?

Я понимала, что настаивать не нужно. Мне было жалко маму и одновременно не жалко. Как так может быть, я не знаю. Но ведь на самом деле так нельзя – не может человек не знать, как встретились его родители, как расстались и почему… Тот человек, который вынужден в бесконечных анкетах, которые мы заполняем в школе чуть ли не каждый месяц – психологические опросы, социологические опросы, тесты, проверки нашей адекватности, готовности к экзаменам, готовности к проверкам (проверка готовности к проверке!:)) – писать в графе семья – «неполная».

Я недавно как раз попробовала подчеркнуть слово «полная». Наша классная руководительница, перебирая анкеты, чтобы удостовериться, что мы все заполнили и подчеркнули, выхватила мою анкету, так и сяк покрутила ее перед глазами и при всех спросила:

– Веленина, ты уверена, что у тебя семья полная?

– Мне хватает, – ответила я.

– У тебя отец есть? Что ты нарываешься?! – повысила голос Агриппина Леонидовна, наша классная, которую из-за ее необыкновенного имени, а также необыкновенного роста, худобы и плохого характера мы зовем Шпала, Дылда или Каланча, кому как больше нравится.

Справедливую, незлую и знающую себе цену учительницу, кстати, никому не приходит в голову называть обидными прозвищами. Нашу математичку, например, объективно похожую на веселого, смеющегося и празднично наряженного Колобка, все уже седьмой год зовут просто Ольга Сергеевна.

– Да, у меня есть отец. Я не отпочковалась от своей матери, родилась обычным путем.

– Встань и постой немного, остынь, Веленина.

Классной в ухо дать нельзя, но можно, выдержав ее взгляд из-под узких очков, отливающих синим, зеленым и ядовито-розовым, сделать по-своему. Но я встала. Сразу завелся сзади Мошкин.

– Алекса, Алекса… – зашипел Мошкин. – Ты… это… задом все формулы… это… не видно же…

Было совершенно не смешно, но дико заржал сосед Мошкина по парте, тощенький инфантильный Мяка, Дима Мякинин. Мошкин попытался еще что-то сказать, но я обернулась, посмотрела на него, и он замер на полуслове. Иногда взгляд действует лучше любых слов и даже кулаков. Но не всегда. Мошкина парализовало на мгновение, потом он ухмыльнулся, а Мяка выругался. Я за это ненавижу большинство мальчиков и тех девочек, которые выражают все свои эмоции руганью. Я читала, что ругань как-то меняет пространство вокруг человека, искажает энергетический фон. Думаю, это правда. Потому что мне от бессмысленной ругани становится тошно и пусто, как бывает иногда, если заболеваешь перед каким-то долгожданным праздником.