Андрей Аствацатуров - Осень в карманах

Я вспомнил, что левые французские интеллектуалы высоко оценили эту акцию, а один философ даже написал, что Жирар впервые со времен Рафаэля сумел доказать, что тело «способно быть телом-вне-себя и трансцендировать собственную очерченность».

Из доклада Домбровского выяснилось, что Жирар недавно попытался повторить ту же самую акцию уже в Москве, на выставке детского рисунка, но был задержан российскими органами правопорядка. На сегодняшний день, информировал нас Домбровский, положение таково, что Этьен Жирар содержится под стражей, хотя его освобождения требуют многие видные деятели культуры. В частности, делился подробностями Домбровский, известная рок– группа уже выразила готовность провести с Жираром совместное выступление.

– Это как? – удивился Погребняк. – Они что, побросают гитары, снимут штаны и начнут пердеть прямо со сцены?

Он покачал головой, полез во внутренний карман своей кожаной куртки и извлек оттуда плоскую фляжку.

– Будешь? – спросил он. – Это французский коньяк. Недорогой, конечно, но вроде ничего. Я вчера на фуршете немного разжился.

Я кивнул.

– Слушай, – он протянул мне фляжку, – а ты Таньку сегодня не видел?

Я покачал головой и отхлебнул коньяка.

– Ну и слава богу, – вздохнул он. – Дай-ка теперь мне…

Пока мы разговаривали, Домбровский начал уже новую тему и перешел к проблеме гомофобии и нарушения прав сексуальных меньшинств. Я тоже, сидя в зале, в свою очередь принялся размышлять и задумался, отчего это у нас так не любят геев. Герберт Маркузе – тут я с опаской взглянул на Погребняка, – кажется, писал, что геев преследуют те, кто им попросту завидует. А завидуют им скрытые геи, которые не решаются признаться в своем позоре. Мол, сами мы себе такого не позволяем, сидим тихо, и вы давайте сидите тихо и не выпендривайтесь. Фрейд, подумал я, еще раньше утверждал что-то подобное. Впрочем, мне доводилось слышать и другие объяснения, порой очень странные.

Помню, один пожилой профессор, мой коллега, как-то раз признался в большой компании, что не любит геев.

– Не люблю, и всё, – сказал он.

– Отчего же? – спросили его.

– Да, понимаете, как-то в детстве, очень давно, мне показали газету с обвинительным заключением по делу наркома Ежова, этого кошмарного палача. И там было написано: вступал в мужеложеские связи с корыстными и антисоветскими целями. С тех пор мне почему-то кажется, что всякий, кто вступает в мужеложеские связи, обязательно делает это с корыстными и антисоветскими целями.

Тем временем Домбровский уже закончил свой доклад. Как и предполагалось, в бесчинствах и беззакониях по отношению к геям оказались виноваты прежде всего российские чиновники.

– Вопросы? – скучным голосом спросил председатель.

– У меня вопрос! – поднялся вдруг Гвоздев. – Вернее, не вопрос, а реплика и пожелание. Можно к микрофону?

– Пожалуйста… – разрешил председатель и громко произнес: – Слово предоставляется художнику Леониду Гвоздеву!

Гвоздев стал неловко пробираться среди кресел к проходу.

– Лёня, только, если можно, без мата… – тихо попросил кто-то.

– Спокуха, хрящ! – отрезал Гвоздев. Я понял, что он пьян.

Гвоздев взял микрофон и заявил:

– Вот тут у нас во Франции всё время говорят, говорят про этих, короче… лиц одного пола… хотят им, короче, разрешить вступать в брак.

В зале зашумели.

–  Позор! – закричал кто-то.

–  Позор? Почему позор? – удивился Гвоздев и помотал головой. – Никакой не позор! Это правильно, мужики! Де-мо-кра-тичненько! Надо разрешить. Но меня волнует другое.

Гвоздев сделал паузу.

Зал притих.

– Что вас так волнует? – с иронией спросил Домбровский.

– Сейчас узнаешь, – пообещал Гвоздев.

Он поправил очки.

– Меня волнует, что все наши правозащитники, и ты тоже, Домбровский, топчутся на одном месте. Мне кажется, правозащитникам надо пойти дальше и обязать наши мэрии регистрировать межвидовые браки, между представителями разных видов. Понимаешь?

Зал снова зашумел.

– Это демагогия! – возмутился Домбровский.

– Товарищи, то есть господа… давайте… – вмешался председатель.

– Так! – повысил голос Гвоздев. – Если вы меня будете перебивать, я вам тут всё сейчас обоссу! Ясно?! А ну тихо!

Все понемногу затихли. Про Гвоздева было известно, что он не бросает слов на ветер.

– Так вот, – продолжил Гвоздев. – Случилась, например, со мною странность, и я, например, влюбился не в человека, а во что-нибудь другое… Не знаю во что… В кустарник, короче, и хочу с ним, с этим кустарником, короче, законно сожительствовать. И не просто туда-сюда, а чтоб по закону, чтоб семью создать. И еще хочу, чтобы мы с кустарником могли кого-нибудь усыновить. Например, барсука, или енота, или лесную мышь-самца. Надо, чтобы у меня были на это права. А? И где, с позволения сказать, наши правозащитники? Нужно мои права, чтобы жить с кустарником, закрепить, короче, конституционно, нужно их отстаивать. Чтоб постапокалипсис как-то быстрее наступил.