Андрей Аствацатуров - Осень в карманах

Сен-Сюльпис. Генри Миллер прибил к этому слову восклицательный знак. Вот так: «!» Бух, и всё! И ради чего? Ради каменной коробки с прорехами и двумя нелепыми башнями. Здесь где-то он бродил, близоруко щурясь, вынюхивая еду и свежих шлюх. С его времен тут всё осталось прежним: ступенчатый фонтан, разбрызгивающий хлорированную воду, каменные столбики, грубая брусчатка перед самой церковью, поросшая мхом, грязные голуби повсюду. Вот женщина с обтянутыми кожей ребрами в рваном платье. Она присела на скамейку и что-то грызет. Рядом на земле – грязный пакет и большой раскрытый зонтик со сломанными спицами.

Сен-Сюльпис! Внутри – удушливый кислый запах. Полумертвое мерцание свечей, сонное бормотание. Толпятся прихожане с безнадежно скорбными выражениями на сытых физиономиях. Монотонно и трубно гудит орган. Идет служба. Мне кажется, сейчас нам с Катей все нужно делать вместе.

– Катя, давай свечку купим?

– Щаз! На фига?

– Ну, Кать… – я чувствую рядом тепло ее тела. – Положено, раз уж мы тут…

– Отстань! Смотреть мешаешь… Ты что думаешь, если ты ее купишь, Бог всё тебе простит?

Катя останавливается рядом с большим распятием и смотрит мне прямо в глаза. Какие у нее губы! Меня сейчас хватит удар, как короля Лира.

– Ты что, считаешь, что Бог специально для тебя существует и занят твоими запарами? Нет, сладенький. Это не он для нас, а мы для него. Ясно?

Я смеюсь.

– Катя, ты прямо гугенотка.

– Кто?!

– Ладно, не важно. Смотри лучше, какие тут витражи. Кать, а ты на благотворительность-то жертвуешь?

– На что? Ты дурак, да?

Орган замолкает.

– Почему дурак-то? – я делаю вид, что обиделся.

– Потому что нет смысла в этой доброте, делом надо заниматься. И потом у нас, сам знаешь, всё сразу растащат.

К нам приближается пожилой мужчина в костюме и подносит палец к губам.

– Sorry . – Я перехожу на шепот. – Кать, ну а Бог-то, по-твоему, как? Есть?

– Есть, кончай пялиться на мои сиськи!

– А ты застегнись. Значит, выходит, надо стараться?

– Тебе надо – ты и старайся! А я уже не могу… я дошла до ручки… поэтому и хожу тут с тобой…

Мимо колонн, мимо деревянных скамеек, мимо прихожан, стоящих на коленях и что-то бормочущих себе под нос, мы идем к выходу. Ее пальцы с красными ногтями застегивают пуговицы на пальто.

– Катя, – укоризненно говорю я. – Так же нельзя, в конце концов!

Мы выходим на улицу, которая встречает нас резким солнечным светом и грохотом автомобилей.

– Кстати, – Катя щурится от солнца и, глядя мимо меня куда-то вперед, достает из сумки солнцезащитные очки. – Мне сегодня уже можно. – Она надевает очки. – Дела вроде закончились. Так что надо аптеку поискать, сладенький…

– Можешь не бояться. Ничего не будет. И потом, ты же сам этого хотел…

Она курит и скептически разглядывает людей вокруг. Мы сидим на зеленых металлических стульях прямо перед большим круглым прудом. Видимо, весной и летом здесь бьет фонтан, но сейчас его отключили, и зеленоватая вода кажется летаргически застывшей.

– А я и не боюсь, – отвечаю.

Она стряхивает пепел.

– Вот и молодец! А то иначе от тебя ни днем толку не будет, ни ночью.

–  Да не боюсь я!

–  Вижу, как ты не боишься. Он уехал.

У-е-хал! Так что расслабься уже… Всё! Нет его! А если в Питере где-нибудь запалимся, скажу, что это я специально, что ему назло, чтоб приревновал. Короче, я тебя отмажу, ясно? Господи! С тобой всё приходится делать самой. Бюстгальтер снимать – и то нужно самой… Ты ведь сам никогда не додумаешься.

– Кать, ну хватит…

Она зевает, наклоняется и тушит сигарету о ножку стула. Там остается крохотный черный след. Бросает окурок на землю.

– Главное, сам держи рот на замке, ясно? А то, знаешь… – она снимает солнцезащитные очки и, глядя на меня, подносит ладонь козырьком ко лбу. – Найдут тебя, сладенький, где-нибудь с паяльником в заднице…

– Очень смешно…

– Нет, ну правда. Твоей мамаше и родственникам, конечно, наплевать, а я расстроюсь. Ладно, шучу…

Она вытягивает губы:

– Поцелуй меня.

Я нагибаюсь к ней и целую ее мягкий влажный рот.

– Прости, сладенький, я всегда так груба с тобой. Не думай ни о чем…

Прямо как на сцене. Лениво потягивается. Пригрелась. Dolce far niente . Не думай… А я и так уже два дня ни о ком и ни о чем не думаю. Лишь о том, что здесь и что сейчас. Это в других географических местах случается завтра, вчера, а здесь бывает только сегодня. La belle aujourd’hui…