Наталия Соколовская - В Питере жить - от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

Прохожу по нему каждый раз с волнением: здесь проснулась моя душа.

Я учился в 182-й школе напротив дома Мурузи на Литейном и проходил через булыжную тогда площадь у собора Преображенского полка. Очень не хотелось входить в школу, где ждали меня множество неприятностей, и я поднимал глаза к часам на соборе… и если я очень хотел – часы всегда мне дарили пять минут – передохнуть, собраться с силами. И я написал рассказ «Божья помощь» – о том, что пять минут, если они очень нужны, Бог подарит всегда. Но если, обнаглев, ты будешь требовать десять и двадцать – ничего не получишь. Это я понял тут. И в эти же годы, в доме Мурузи, Бродский смотрел с балкона на эту же церковь.

Очень важно, что здесь, рядом, в местах дислокации Преображенского лейб-гвардии полка, оказались, вернувшись из эвакуации, и Бродский, и Довлатов, и Горбовский, и Уфлянд, теперь здесь живет Кушнер – «Преображенский полк» петербургской литературы сложился здесь – эти улицы и переулки «отдают нам» то, что впитали в себя раньше.

Потом мы переехали в новостройку, где вокруг не было абсолютно ничего. Все, что я любил, исчезло. Ровное поле. Но вдруг и там стали «рисоваться картины». Я закончил институт, добирался на работу. Помню, как мы стоим на остановке, отвернувшись от ветра, и снег лепит сугробы у нас на спинах. Потом резко поворачивались, вглядывались вдаль – не показался ли автобус? Различить их можно было по огонькам: двенадцатый – красно-синий. Шел понятно откуда, но непонятно куда. Тридцать первый, желтый и зеленый, вез прямо к далекому метро. Радость! Или – общий хохот, когда приходил уже третий подряд ненужный номер. Это уже был наш «театр на окраине», такой бурной «реакции зала» я не видел больше нигде.

И еще один «театр». Поначалу исчезли продукты, а потом – алкоголь. И алкаш Боря, со связями в магазине, вдруг сделался главным, мог теперь осчастливить любого в километровой очереди. Сказать кому-то: «давай деньги, возьму», а кого-то унизить. И сделался этаким вдруг монархом, «казнил-миловал». Мой рассказ о нем – «Боря-боец» – принес мне первый успех в литературном мире. Так что та «командировка на окраину» оказалась полезной.

Но после я сделал все возможное, чтобы вернуться в центр, и вот я оказался на Невском, в доме 13. Этот угол Невского и Большой Морской – самый лучший угол в мире – это я понял, многое повидав. Я оказался в квартире, где раньше жила Ирина Одоевцева, поэтесса Серебряного века! В Ленинграде был тогда закон о наследовании писательских квартир – писателями. Это было неплохо: сохранение литературной жизни. Конечно, давали такие квартиры не всем. Но я, счастливчик, успел проскочить в щель между социализмом и капитализмом. При социализме мне бы не дали как беспартийному, а при капитализме – только за деньги. И теперь, когда я возвращаюсь домой, чувствую прилив счастья: неужели я живу в этом красивом доме, в стиле классицизма, так красиво расположенном на углу?

И сколько на Невском вдохновляющих мест! Скажем, Аничков мост. На одном его конце, по признанию Достоевского, он пережил самый счастливый миг жизни, когда вышел от Белинского, который его похвалил.

А я свой самый счастливый момент пережил на другом конце моста, возле «Книжной лавки писателя», когда увидал, как красивая девушка вслух читает своему парню веселый рассказ из первой моей книги, и оба смеются.

И еще было счастье, когда друг мой купил катер, и весь водный Петербург стал наш. Нам такой Питер открылся с воды! И современный, и исторический: подплывали к каким-то обшарпанным дворцам, тогда малоизвестным и потому особенно таинственным – например, дворец Бобринского, внебрачного сына Екатерины Второй. Еще можно было высадиться на Новой Голландии, хотя там была военная часть, но почему-то мы там вылезали и даже купались.

Или – просто мчались, подпрыгивая на волнах, по Неве! Или вставали вдруг в Петропавловке и жили там неделю, совершенно новой жизнью! Свобода! Счастье – жить в нашем городе. Надо только поймать его – и не отпускать. Я про это написал «Безумное плаванье».

Сейчас город чистый, красивый. На мой взгляд – слишком даже ухоженный: нет таинственных, заброшенных мест, которые раньше так волновали. Публика приятная, спокойная… может, даже слишком спокойная: не хватает огня: молодежь больше смотрит в мобильники, чем друг на друга. И – нет насиженных, знаменитых мест, где бы собиралась «своя публика». Именно в таких местах и создается культура, как было, скажем, в «Бродячей собаке» в Серебряном веке. Но все равно – город воспитывает людей. В Москве – толпа, а у нас – променад. И как приятно – выйти с Московского вокзала и пойти не спеша по Невскому. Дойдешь до Дворцовой, вдохнешь воздух с Невы – и любой стресс проходит!