Наталия Соколовская - В Питере жить - от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

Дети, конечно, детям рознь. Например, всегда существовал тип гуляющего мальчика (все одного и того же), имеющего при себе огромный кусок хлеба с маслом и солью. Ел он не торопясь, так как этим куском собирал вокруг других детей, которым дальновидно давал «кусить».

В некоторые моменты все разговоры стихали, и взоры обращались в одну сторону, откуда, воровато озираясь, шел всем известный вор и бандит Жук, спешащий укрыться в парадном, так как при всей его ужасности общий осуждающий взгляд смущал даже и его. Тогда ведь не только автомобилей с темными стеклами не водилось, но и темных очков. Нечистую совесть можно быть прятать лишь под кепочным козырьком да за поднятым воротом. А кепки носило все мужское население даже в жару. Сочетание кепки и майки наиболее характерно. А теперь и под радиоактивный дождик все прут без уборов, как будто не надеясь на долгую жизнь.

Подальше от Фонтанки происходит самое увлекательное – игра в «пристенок» на деньги. Помните, у Высоцкого: «…в пристенок с крохоборами…» Вдоль стены одного из домов, облицованного плиткой, играют сразу три-четыре компании. Мне строго-настрого запрещено даже приближаться к играющим, поэтому я наблюдал игру лишь украдкой и не уяснил правил. Привлекал же увлеченный, распаленный вид игроков. Крупной монетой, зажатой между большим и указательным пальцами, нужно было стукнуть в стену, и монета отлетала на асфальт. Это была «бита» – крупная, часто старинная монета, предмет гордости и обмена. Кажется, нужно было попасть в начерченный на асфальте треугольник с монетами участников-партнеров. Еще этой «битой» били поочередно по монетам, чтобы перевернуть их, и еще дотягивались пальцами от монеты к монете. У кого кисть больше, тому и профит. Когда я прочел «Белеет парус одинокий» В. Катаева, то был несколько разочарован описанной там одесской игрой «в ушки». «Пристенок» казался мне гораздо более азартным, рискованным.

В процессе игры, естественно, вспыхивали споры, говорили только матерным языком, не обходилось без драк, тут и первые папироски, тут и водка. Весь криминальный элемент стекался сюда. Постоянно сводились какие-то счеты, плелись таинственные интриги. Проходящего мимо Жука обязательно догонял кто-нибудь в кепке не то с докладом, не то с вопросом, у Жука же явно были дела и поважнее…

Играть в «пристенок» перестали примерно в хрущевскую денежную реформу (а начали еще, наверное, до революции). Следы «пристенка» есть до сего дня, их можно пощупать, поковырять ногтем разбитые монетами плитки. От плиток хорошо отскакивали монеты, вот и выбрана была именно эта стена: количество этих следов вдоль всего дома говорит о размахе и массовости игры.

Если сегодня суббота, то нужно, запасшись гривенником и полотенцем, отправиться в баню на Чайковской (по Фонтанке направо две минуты ходьбы). Она и теперь функционирует, но совсем растеряла культурные следы. А тогда это был образец стиля. Внутреннее убранство бани состояло из сочетания тяжелых бархатных занавесей, развесистых пальм, растущих из деревянных кадок с землей, и множества довольно больших живописных картин в золотых рамах. (Кроме мишек Шишкина и богатырей Васнецова была еще и «Высадка десанта» неизвестного мне автора.) Попадались небольшие изящные скульптуры, видимо, от прежнего режима, амуры, писающий медный мальчик в специальной полукруглой нише. Между этажами на площадках стояли более крупные скульптуры советских авторов. Чекист с собакой и уставленным в посетителя отполированным детскими ручками наганом (всем хотелось потрогать), этажом ниже – «Девушка с веслом», огромная, в облегающей круглую грудь футболке, произведшей на меня первое в жизни эротическое впечатление.

(Второе, более сильное и обоснованное, – лепной потолок большого зала детского кинотеатра «Родина». Все дети украдкой рассматривали на нем изображение совсем голой Венеры, и их чувственное развитие происходило в гармоническом единстве с классикой, а не назойливо-бесстыжей рекламной продукцией, как теперь.)