Наталия Соколовская - В Питере жить - от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

Когда случился путч 1991 года, мне еще не было шести лет. Мы с мамой и братом полетели в родной город мамы Ташкент навестить дедушку. Мы пробыли там буквально несколько дней, как вдруг в срочном порядке стали собирать чемоданы и менять билеты, чтобы вылететь в Ленинград как можно скорее: мама была страшно напугана, она боялась, что нас могут просто не выпустить из Узбекистана и не пустить домой… Полная неизвестность и растерянность. С «высоты» своего пятилетнего возраста я, конечно, не могла прочувствовать и оценить весь масштаб события с политической точки зрения.

Помню, как круто поменялось мое детское сознание, когда, спустя короткое время, в нашу с братом жизнь хлынули невиданные яства и изобилия… Началось все с «Фиесты» (предок нынешней «Фанты»), которую все в том же гастрономе на Конюшенной площади продавали на разлив в свою тару. И дальше понеслось: жвачки, кока-кола, сникерсы, эмэндэмсы, чупа-чупсы, чипсы… Папа стал ездить на гастроли за границу, и его возвращения мы ждали с замиранием сердца: когда откроется чемодан, и из него вывалится счастье всех цветов радуги – платья, заколочки, носочки, кроссовки, костюмчики, барби, машинки, сладости… чего там только не было – и все только нам с Сережей! И родители со слезами на глазах смотрели на наши обезумевшие от радости лица.

Конечно, город стал меняться и преображаться с тех пор, как мэром, уже Санкт-Петербурга, стал Анатолий Александрович Собчак – он, кстати сказать, жил со своей семьей в нашем доме, на четвертом этаже. Мы не раз встречались семьями за дружескими посиделками, и у меня остались самые теплые и добрые воспоминания об этих вечерах. До сих пор я храню книгу-альбом «Санкт-Петербург», который мне в день рождения подарил Анатолий Александрович.

А дальше… дальше мой Петербург менялся в зависимости от моего «нового» возраста, интересов, переживаний, настроений.

Я взрослела, наполнялась новыми впечатлениями, формировалась, вкушала жизнь в кругу театральной семьи и, хотя отрицала какой-либо интерес, внутренне была вполне расположена к актерской профессии. И главное, всегда была очень впечатлительна. Как писал наш сосед, живший напротив, на другом берегу Мойки: «Ей рано нравились романы; Они ей заменяли все; Она влюблялася в обманы И Ричардсона, и Руссо». Не претендую на лавры Татьяны, да и в свои двенадцать лет еще не притрагивалась к Руссо, но строфы «Онегина» по-особому показали мне мой город, и таким образом в моем воображении (или наоборот – в юношеской реальности) появился парадный Петербург.

Я грезила бальными залами, ходила на лекции в Эрмитаж и на танцы в Аничков дворец, заглядывалась на «нетерпеливый раек» в театрах, гуляла по Дворцовой набережной, слушала в наушниках вальсы и полонезы и «воображалась героиней своих возлюбленных творцов». Все, разумеется, втайне от близких. Было бы ужасно стыдно, если бы меня вдруг уличили в таком «изощренном» романтизме.

Естественным образом мой Петербург «менял окраску». Вдруг становился фатальным и мистическим – после прочтения «Пиковой дамы»… властным, самодержавным и беспомощным перед стихией и перед той же властью – после «Медного всадника»… жестоким, лживым и двуличным – после «Станционного смотрителя»… и так далее. Пушкин щедро наделял своего героя – Петербург – самыми разными качествами. И каждый раз с тем или иным произведением или эпизодом у меня ассоциировалось определенное место, улица, переулок. И далеко не всегда все совпадало с описанием автора: это было моим видением, подчиненным жадному воображению.

Все то же было с Гоголем и, конечно же, с Достоевским. Я открыла для себя новый, мрачный, удушливый, зловонный мир Сенной площади и всех вытекающих из нее улиц в противоположную от Невского проспекта сторону. Подьяческие, Гороховая, Малая Мещанская, Екатерининский канал… Разумеется, в реальной жизни тот район нельзя наделить такими эпитетами, но созданный Достоевским мир серости, тумана, духоты, грязи, нищеты, дна, низа так врезался в сознание и одурманил, что для меня до сих пор все, что «справа» от Сенной, – это Петербург Достоевского. И в определенное настроение по нему очень хочется погулять. А в школьные времена я просто обожала петлять по местам героев Федора Михайловича и не один раз прохаживала те самые 730 шагов от ворот дома Раскольникова до дома старухи-процентщицы (набережная канала Грибоедова, 104).

Потом, в соответствии со школьной программой, для меня возникли Петербург Ахматовой, Мандельштама, Блока, Бродского, Довлатова, и так далее, и так далее.