Никто не знает, когда во время строительства парка именно здесь впервые появился Петр – в заляпанных ботфортах, в расстегнутом кафтане, деловитый, сопровождаемый озабоченной свитой – вездесущим Меншиковым, великим Леблоном и услужливым Ягужинским…
В Петергофе было людно и грязно. Повсюду лежали мостки. Под ногами чавкала глина. Болота, в которых тонули даже лоси, переворачивались вверх тормашками – прорывая отводные канавы, по колено в воде пыхтели пленные шведы, каторжники, крепостные, солдаты переведенных сюда им на подмогу полков. До пяти тысяч человек, ежедневно копая, отводя воду, трамбуя почву, свозя на прокладываемые аллеи песок, волею человека, уже видевшего Красоту на месте топей, превращали безнадежную, казалось бы, низину в будущее место для самого безмятежного отдыха и увеселений.
Что касается петергофского Лабиринта, он был ответом Лабиринту версальскому: поэтому и шли к берегам отвоеванной Ингерманландии корабли с голландскими дубами и липами, с итальянскими скульптурами из каррарского мрамора. Поэтому и выписывались из Европы такие мэтры, как Микетти, Суалем, Шлюттер, Гарнихфельд…
В 1721 году, когда по приказу царя за возведение Лабиринта взялся Леблон, а после него – итальянец Микетти, здесь так же, как и на Большом Каскаде, стало весьма оживленно. Квадратный участок площадью в два гектара выкорчевывался, осушался, засыпался плодородной землей, затем несколько сотен людей под присмотром садовника Гарнихфельда занялись посадкой кустарника. Уже выкопали проточный овальный бассейн, вокруг которого расставили свинцовые золоченые статуи…
Петр умер, Лабиринт остался…
Не сомневаюсь: удаленный от дворцов и бьющей там полным ключом придворной жизни, он был все тем же местом тайных встреч и вдохновленных уединений; одни парочки сменялись другими, время в нем все так же замедлялось. Возможно, как я уже говорил, оно останавливалось…
В 1770 году его зафиксировал на планах топограф Сент-Илер.
По описи 1783 года, составленной садовым мастером Башловским, в шестнадцати его куртинах росли кусты орехов, красной и черной смородины.
В 1819 году архитектор Броуэр заменил булыжные откосы бассейна кирпичными стенками.
Затем, в восьмидесятых годах века XIX, «на возобновление» его было ассигновано пятьсот рублей.
Затем, в окаянном XX веке, Лабиринт был заброшен.
В сталинские тридцатые он еще «просматривался» – заросший, изменившийся до неузнаваемости: так зарастает бородой и изменяется парализованный страдалец, которого некому приводить в порядок.
В сороковые по нему прокатилась катком война – обреченный петергофский десант (пятьсот моряков; осень отчаянного 41-го) вгрызался в эту землю и почти целиком остался в ней – искромсанный немецкими осколками, порезанный немецкими пулеметами. Место, где был Лабиринт, обильно полилось свинцом и железом. Более того, оно стало могилой для одного из матросов, останки которого обнаружились в 2009-м. Все здесь взрывалось, крошилось, рушилось. Лабиринт исчез; он растворился, он заболотился, однако в начале тучных двухтысячных воскрес самым удивительным образом: несколько лет усердных работ – и появились трельяжи, кустарник, бассейн…
Петергофец со стажем (двадцать лет живу напротив парка), я люблю забираться в этот самый малопосещаемый угол именно осенью, ясным, как вымытое окно, деньком, прихватив с собою фляжку с коньяком и нарезанный дольками лимончик.
О чем думаю, без труда находя скамью, постелив для лимона салфетку, прислушиваясь к жизнерадостному фонтану, рассматривая все те же березы и те же великолепные ели и наполняя походную рюмочку? О том, что человечество любит не только загадки. Человечество любит придумывать себе разнообразные трудности. Следовательно, оно любит лабиринты. Оно нуждается в них, ибо они – образец преодолевания препятствий. Человечество отдает себе отчет в том, что из некоторых лабиринтов просто не выбраться. Древнеегипетский лабиринт близ «города гадов» Крокодилополя представлял из себя огромное гранитное четырехугольное здание, в котором было до трех тысяч комнат и множество коридоров. Лабиринт уходил под землю и занимал пространство в 70 тысяч квадратных метров. От Фаюмского лабиринта остались только развалины, но можно также не сомневаться – система комнат, дворов, коридоров в нем была настолько запутанной, что без проводника посторонний человек из него, как и из крокодилопольского, не нашел бы дорогу к выходу. Царил абсолютный мрак, а когда открывали двери, они издавали звук, схожий с раскатами грома.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу