Наталия Соколовская - В Питере жить - от Дворцовой до Садовой, от Гангутской до Шпалерной. Личные истории

Если бы все лабиринты дышали подобной свежестью и приводили к подобному расслаблению: созерцательному, отрешенному…

Петергофский Лабиринт уникален.

Свидетельствую: в пятистах метрах от водяного шума, киосков, оркестров – совершенно иная реальность.

Петергофский Лабиринт божественен.

Ему не нужно рекламы. Приход таких, как я, нескольких чудаков или любопытных праздношатающихся за день его вполне устраивает. Он всегда готов предоставить спокойствие.

Он ждет.

Выпиваю третью рюмочку именно за него.

В моем паспорте в графе «место рождения» стоит город Ленинград, что весьма значимый нюанс для целого поколения, чье детство случилось как раз в перестройку. Это время мы застали, и смутно, но помним, что было до и что стало после. Но помним, естественно, через призму своего детского восприятия. Ленинград для меня был столь же обаятелен, как и Петербург теперь. Обаятелен – потому, что все обрывочные воспоминания вызывают у меня улыбку и нежность, в то время как у родителей они вызывают оторопь. Ведь в детстве мы не понимали, как могло бы быть, и находили радость и интерес во всем, что нас окружает.

Ленинград мне помнится в довольно однообразных красках: красные детские комбинезоны, у меня был такой, красные зонты, красные «жигули» и красные сумки: все остальное как-то примерно одного серо-коричневого цвета.

Одно из главных воспоминаний детства – походы с мамой за продуктами. Гастрономы все были примерно похожи один на другой: запах несвежего мяса и сладковатый запах бумаги, в которую его заворачивали, грязный мраморный или кафельный пол – и грандиозные прически женщин, возвышавшихся в будке с надписью «касса». Но два гастронома я помню особенно. Один находился на углу Миллионной (раньше Халтурина) и Мошкова переулка, сейчас там итальянский ресторан, второй – на Конюшенной площади.

Поход в магазин был огромным делом. Очереди, отделы, талоны, чеки, деревянные счеты… Очень хорошо помню прилавки: березовый сок, морская капуста, килька в томатном соусе, грязные овощи. В рыбном отделе я долго не могла находиться, но на всю жизнь запомнила запах рыбы минтай, которую мы варили для кота. С мясом – отдельный фокус. Мы были одними из тех счастливчиков, у кого имелся свой знакомый мясник, поэтому в назначенный день и час мы подходили к магазину с заднего хода и ждали нашего благодетеля. И вот он выходил, в очень грязном, окровавленном фартуке, с тушкой в руках, которую при нас победно разрубал столь же грязным топором. Вид этого человека у меня, естественно, вызывал священный ужас – но он всегда широко улыбался, был весьма обходителен и любезен.

Все эти походы «по задам» и томление в очереди скрашивались двумя вещами. В том самом гастрономе на Конюшенной стоял заветный прилавок с конусообразными сосудами с маленькими стальными кранчиками, из которых в разные дни разливали то яблочный, то томатный сок, а то иной раз и дюшес – за этот вкус можно было вытерпеть все. А дальше, по дороге в булочную, на той же Большой Конюшенной улице (бывшей Желябова) стоял небольшой киоск, и в нем были умопомрачительные вафельные трубочки со сливочным кремом или с вареной сгущенкой.

Вообще наш район я помню очень хорошо, он мало изменился, разве что стал более ухоженным и респектабельным, а так, к счастью, все постройки остались на местах. Помню, что очень любила ходить с родителями в Дом ленинградской торговли (ДЛТ). Конечно, тогда там всё было обречено на однообразие и серость, но мне казалось, что прекрасней этого места нет ничего на свете.

Далеко не сразу мы начинаем ценить то, что совсем рядом с нами. Наш дом стоит в шестистах метрах от Эрмитажа, я десять лет ходила мимо него в школу и, по большому счету, не замечала его. Только уже став взрослым человеком, я стала ценить, вглядываться и наслаждаться. Зато тогда в ДЛТ ряды одинаковых неваляшек, резиновых кукол и игрушечных столиков, расписанных под хохлому, вызывали у меня неподдельный восторг.

В моем детстве – думаю, что к счастью, – не было компьютеров, поэтому, конечно, мы очень много гуляли. Мама во зила меня на санках в Михайловский сад и тогда, о как это было прекрасно! – можно было скатываться хоть кубарем, хоть на ледянках прямо в замерзший пруд, что позади Русского музея. Сколько там было детей, какие фантастические горки! Мы могли там беситься часами… очень жалко, что сейчас он огорожен. Еще там был каток, его мы тоже не обходили стороной. А летом больше носились по дворам-колодцам на набережной Мойки. Во дворах Капеллы играли в али-бабу, казаки-разбойники, городки, классики, вышибало, прыгали на резиночке. Сколько игр разных было, не счесть, и сколько друзей во дворах…