Александр Григоренко - Потерял слепой дуду

Потом, через много лет на страницах «Русского репортера» Михаил Глебович Успенский – как оказалось, это было его последнее интервью – признался, что и у него по молодости такая мысль была.

Может, какая-то доля здравого ума действительно присутствовала в этом прекраснодушии? Хотя сам Астафьев говорил, что культурные люди в провинции живут «сами с собой, обществом не востребованы» – но, может быть, только он один это видел, а я, например, почти не ощущал.

Когда Астафьева не стало – все поползло, как красивая вязаная кофта, на которой вырезали основной узелок. Поползло не сразу, и, понятно, не только его смерть в этом виновата. Вышеописанное разнообразие старело, умирало, уезжало в Москву и за границу, спивалось, переходило на чиновничью работу… Из ворот полиграфического комбината вместо романов теперь грузят учебники физики на киргизском языке. Закрылись почти все книжные магазины. Книги, конечно, здесь пишут и, судя по отчетам, издают – штук по десять в год, по принципу местной прописки и с целью привития любви к субъекту Федерации.

Выход одной из таких книг я наблюдал и даже немного поучаствовал в ее написании. Она была посвящена красноярцам – Героям социалистического труда. К такому Герою, бывшему рабочему погибшего стратегического завода, мы ходили с фотокором в гости. Оказался он сухоньким печальным стариком, жил со своей старухой в крохотной хрущевской двушке на улице Кольцевой.

– За что, – спрашиваю, – вам присвоили это высокое звание?

– Работал хорошо, – робко ответил Герой.

– Ну, что-то такое особенное вы сделали? Просто так золотую звезду ведь не дадут.

– Верно, не дадут, – согласился он и впал в тяжкую задумчивость.

Наконец, нужные слова созрели в нем.

– На работу никогда не опаздывал. Все задания выполнял вовремя и качественно.

В итоге пришлось писать «из головы» очерк – что-то про неистребимую природную скромность простого труженика – то есть делать то, что Петрович называл «восторженной дриснёй», которой ради хлеба насущного занимался он в 50-х годах прошлого века и впоследствии каялся. А у меня был 12-й год века Двадцать первого, и я тоже ради хлеба… Пусть теперь кто-то скажет, что время невозвратно.

Недавно я узнал, что рукописей Астафьева в Красноярске нет – их разделили между архивами Москвы, Санкт-Петербурга и Перми – из чего следует, что теперь даже редкие филологи, специализирующиеся на его творчестве, к нам не поедут. И это последний, самый верный знак того, что прошлая жизнь закрыта на замок, ключ у соседей…

Хотя внешне вроде бы все нормально и даже хорошо. Лет пять назад мой город стал миллионником – единственным из российских городов, пересекших эту приятную черту после распада СССР. В каких-то администрациях даже придумали лозунг: «Красноярск – город, в котором хочется жить».

Но жить – вообще хочется.

Начитавшись коротичевского «Огонька», мы со студентом Безроговым приняли решение выйти из комсомола. Решение назревало ночными диспутами в общаге, удобрялось полуподпольными лекциями прогрессивных педагогов и окончательно созрело на выходе из пельменной «Пентагон» – настоящее название было другое, но я его уже не помню. Там же, на ступеньках, мы начали обсуждать детали гражданского поступка.

В комитете нам сказали, что поскольку вуз идеологический, то исключение из комсомола означает отчисление из вуза. Невзирая на успеваемость.

Безрогов учился плохо, но его жизнь перекосила любовь; он собирался жениться и лелеял мечту получить комнату в семейном общежитии. Я был отличником, но боялся, что нагорит от родителей.

Хотя более всего нам не понравилось быть именно отчисленными – как за какую-то аморалку или хвосты. Ведь мы-то из самых благороднейших, чистейших убеждений, которые, как известно, с неизбежностью возникают в людях после чтения коротичевского «Огонька»…

А еще в комитете сказали, что отчисление будет по идеологическим мотивам, а это крест на вашей карьере, товарищи, а то и на всей жизни.

– Вот вы, Безрогов, – сказала самая главная комсомолка, – как будете смотреть в глаза секретарю горкома, который направил вас сюда, чтобы вы, вернувшись, отдавали свои знания шевченсковским детям, несли радость и вообще?

Шевченко – городишко на полуострове Мангышлак в Каспийском море. Там мучили солдатчиной великого поэта. Там же дети с нетерпением ожидали возвращения своего земляка, студента Безрогова – будущего организатора массовых праздников.